Он хотел бы уехать из Эверфорта, но эта мечта была недостижимой. Он навсегда останется в этих заснеженных краях, и хорошо, что бургомистр Говард водит с ним дружбу, а не закрывает за той железной дверью, которую упомянул Тернер.

Эрика вдруг с порывистым нетерпением подумала, что, когда они выйдут отсюда, то она предложит Августу немедленно отправиться за город и обвенчаться в какой-нибудь деревенской церквушке, где никто не знает ни ссыльного бунтаря, ни Эрику Штольц, которая давно считается мертвой. Сейчас это казалось ей самым важным и правильным. Август почувствовал ее взгляд, поднял глаза и едва заметно улыбнулся.

У Эрики потеплело на душе.

— Эклетт обслуживает королевскую фамилию и особо близких друзей, — сказала Эрика и вытянула в проход ноги в изящных ботинках — оленья кожа, невероятное удобство, в них можно ходить целый день, как в тапочках. — Меня в том числе, по просьбе ее высочества Кэтрин. Так что давайте открывать книги и смотреть, кто именно может быть нашим Цветочником.

— Теперь понятно, откуда у этой дряни деньги, — вздохнул Мавгалли и вдруг сказал: — А не соврал математик-то, хоть и псих. Тут мне и на домик, и на садик.

Моро понимающе ухмыльнулся.

— Все правильно, — одобрительно сказал он. — Никогда не надо забывать про свою выгоду.

Они засиделись над генеалогическим древом королевской семьи до позднего вечера. Кверен был хорошим начальником — понимая, что при любых сложностях нельзя забывать про обеды и ужины, он заказал на всех еды и вина, и полицейское управление Эверфорта отметило наступление нового года: пусть и сдержанно, но отметило.

Когда старые часы на стене с хрипом и стоном пробили полночь, а кабинет почти полностью утонул в табачном дыму, то у них было трое подозреваемых.

— Принц Патрис, — сказал Кверен. — Двадцать восемь лет, здоров и силен, учился военному делу, так что может иметь неограниченный доступ к боевым артефактам.

Эрика несколько раз видела Патриса: самоуверен, решителен, честолюбив, хорош собой, собирается в свое время стать хорошим королем. В определенном смысле маменькин сынок. Она с трудом могла представить себе Патриса срубающим голову несчастному банкиру — очень уж изнеженно он иногда выглядел, несмотря на обучение — но Эрика уже привыкла к тому, что люди способны удивлять.

Виски постепенно наполняло болью — слишком долгим выдался день, слишком многое в нем поместилось. Август, сидевший рядом, осторожно дотронулся до руки Эрики — бегло, едва заметно, чтобы никто не увидел. Почти забытое чувство шевельнулось в груди: Эрика давно успела привыкнуть к тому, что о ней никто не заботится. Потом появился Моро, который всегда был рядом, всегда на подхвате — но это было не совсем то, чего ей всегда хотелось. А теперь у нее был Август — который волновался о ней просто так. Не потому, что она пишет гениальную музыку, а потому, что она есть на свете.

И от этого становилось тепло. Эрика прекрасно знала, что это не будет вечным — но пока она держала свою то ли любовь, то ли тоску, как птенца в ладонях, и боялась, что все может закончиться быстрее, чем можно ожидать.

— Вряд ли это он, — устало произнес Август. — Принц маленького роста, и размер ноги у него меньше, чем наш отпечаток, — он указал на дагерротипический снимок в книге, где принц Патрис был изображен в парадной форме в полный рост. — Так что не думаю, что это он.

— Конечно, — вдруг поддакнул Бран, самый молчаливый из всех офицеров. Собравшиеся удивленно посмотрели на него: надо же, кто вдруг подал голос! А Бран продолжал: — Никто из чинуш сам бегать не станет, не за тем они зады в креслах отращивают. За них холуи побегают.

— Вот и надо выяснить заказчика, — добавил Фирмен, который уже успел припухнуть от невероятных умственных усилий. — Чтоб знать, чей именно холуй так резво скачет.

Вторым подозреваемым был князь Игорь Эленберг — меценат, сказочный богач, и, как помнила Эрика по столичной жизни, любитель мужчин, а не женщин. Однажды меценат побывал на концерте Эрики, и в тот же вечер ей прислали приглашение на частную вечеринку, размашисто подписанное Эленбергом. Эрика благоразумно сослалась на концерты, гастроли, желудочные колики и фазу луны и отказалась, прекрасно понимая, что именно меценат планирует с ней сделать.

— Вот у него, кстати, большая коллекция артефактов, — сообщила она, и Моро, который дремал на стуле у стены, в этот момент оживился и утвердительно качнул головой. — И есть достаточно средств, чтобы начать охоту за очередным из них.

— Неужели больше, чем у принца? — скептически осведомился Мавгалли. Он, вероятно, был свято уверен в том, что все короли и королевы спят на грудах золота, как мифические владыки Заокеанья. Эрика успела убедиться, что это не совсем так. Вернее, совсем не так.

— Больше. Вы даже не представляете, офицер Мавгалли, насколько больше, — припечатала Эрика, и Мавгалли удивленно вытаращил глаза. А Эрика вспомнила, как любимцы Эленберга прикуривали сигары от тысячекаруновых купюр и зимой заказывали себе спелые персики из Заюжья: князь не жалел средств на тех, кого клал в кровать.

Третьим подозреваемым оказался Хальт Хальтессон, муж одной из многочисленных принцесс. Он занимал должность проректора в академиуме артефакторики, и Моро, услышав имя Хальтессона, презрительно фыркнул:

— Профан! Не отличает оттенки магических полей, а лезет в артефакторику!

Август угрюмо покосился в сторону Моро и сжал и разжал кулак. Эрике с невероятной остротой захотелось взять его за руку. Просто взять и держать — какой пустяк и какая невероятная, непозволительная роскошь!

— Пусть не различает, — буркнул Кверен. — Начальник и не должен все различать, для этого у него есть помощники. Зато у Хальтессона есть доступ ко всем видам артефактов. Ему этих Гвоздик целый букет наделают, если он потребует.

С этим нельзя было не согласиться.

— Все равно мы ничего не сможем сделать, — вздохнул Август и устало провел ладонями по лицу. — Мы здесь, а все наши подозреваемые в столице. У нас будут только догадки, которые мы даже проверить не сможем.

Кверен вдруг торжествующе усмехнулся, и его усталое лицо вдруг словно озарило изнутри теплым светом.

— Кольцо, доктор, — с видом победителя сказал он. — Я его вспомнил.

* * *

— Я видел такое кольцо в юности, — сказал Кверен, когда удивленные возгласы стихли. — Совсем еще сопляком ездил на курсы повышения квалификации в столицу, и у нас лекции вел борзый такой майор — чуть что не по нему, так скалился, как припадочный, и говорил: радуйтесь, селюки драные, что вы не в моем подчинении, а то дышали бы все через раз. И вот однажды пошел он в сортир, и как-то так получилось, что колечко снял и положил на раковину. А оно возьми да ускачи в трубу!

Мавгалли ухмыльнулся: дескать, так тебе и надо! Эрику отчего-то охватило морозом. Далеко-далеко зазвенели колокольчики, потом к ним присоединилась тоненькая хриплая флейта. Кто-то умирал в заснеженном ледяном мире и уже даже не просил о спасении. Если раньше музыка была счастьем и светом, то теперь Эрика чувствовала нарастающий страх — такой, какой появляется, если заглянуть в заброшенный колодец.