Он ничего не говорит в ответ, однако пошатывается, когда пытается идти самостоятельно.

– Арджун сильно ранен, – говорю я Гортензии, Джею и Буну. – А где Мэделин? – Среди нас она лучший лекарь.

– В прошлом Le Pacte[98]любила устраивать ловушки, – говорит Гортензия, используя французское имя Братства. – Так что моя сестра и Одетта остались охранять Никодима. – Она слизывает кровь с кончиков пальцев, поворачиваясь ко мне.

– Я унесу Арджуна домой, – говорит Бун, придерживая этириала за здоровую руку.

– Черта с два, – ворчит Арджун, слишком бледный и слабый, чтобы позволить ему шагать самостоятельно. – Я отнесу себя сам, спасибо за заботу.

– Не будь глупцом, волшебный братишка, – усмехается Бун. – К тому же я не прочь пролить немного крови Сильван Уайль. – Они начинают шагать к выходу с кладбища, и возмущения Арджуна постепенно тают.

Когда он оборачивается, чтобы посмотреть на меня через плечо, его улыбка полна благодарности. Многообещающая.

Я отправляюсь следом за их длинными тенями, замерев лишь, чтобы взглянуть на собственные руки. Следы от клыков на моей руке зажили, хотя кожа в этих местах немного светлее. Вокруг меня полно следов жестокой схватки, кровь окрасила камни под ногами, и осколки мраморных памятников валяются за спиной.

Адреналин понемногу покидает тело после битвы, и мне становится не по себе. Гортензия подходит ко мне. Она кладет руку мне на плечо и спрашивает:

– Ты готов к этой войне, Себастьян?

Я трясу головой:

– Я бы предпочел избежать ее, если бы мог.

Она хмурится:

– Правда?

– Кровь влечет за собой лишь кровь, – говорю я. – Мне неприятна мысль о том, что кто-то, кого я люблю, может пострадать.

Губы Гортензии складываются в тонкую линию, она недовольна моим ответом, это совершенно очевидно.

Я беру ее за руку, осознавая, что она ждет от меня поддержки, а не капитуляции.

– Однако если волки хотят войны, – говорю ей я, – они получат войну. Это я им обещаю. И тебе обещаю.

Улыбка украшает лицо Гортензии.

– Precisement[99].

Особняк семьи Девере гордо и уверенно стоял на авеню Сен-Чарльз, одной из самых богатых улиц района Гарден Дистрикт. На прошлой неделе (всего лишь через день после того, как Филиппа Монтроуз приняла предложение руки и сердца) кирпичное здание было покрыли свежим слоем белой краски, а ставни выкрасили в модный ныне темно-зеленый оттенок. Все три этажа элегантного здания украшали террасы, декорированные белыми шпалерами и изящными перилами из кованого железа. Вьющиеся лозы нежно-голубых глициний тянулись змейками по одной стороне впечатляющего своей роскошью строения. Пламя танцевало в стройном ряду небольших железных факелов, расставленных вдоль дорожки, ведущей мимо лужайки ко входу в дом.

Сегодняшний весенний вечер был идеальным для праздника в честь помолвки.

Пиппа выглядела великолепно в своем летящем платье, ее синий поясок идеально сочетался с огнем ее сапфировых глаз. Волосы она уложила так, что скромные кудряшки обрамляли ее личико в форме сердца, точно золотой обруч. На миг она замерла в объятиях молодого джентльмена, чем-то похожего на библиотекаря, потому что его заляпанные очки сползли на нос, а вычурный шейный платок привлекал больше внимания, чем неприметное лицо.

– Она выглядит счастливой, – сказала Майклу Селина, когда они вышли на лужайку из огромного внутреннего двора особняка, где стояли два длинных стола, устланные скатертями, уставленные лиможским фарфором, сияющим хрусталем и горящими свечами в латунных подсвечниках.

– Это счастливая пора жизни, – ответил Майкл, беря Селину под руку. – Она нашла свою вторую половину.

Селина скривила губы.

– Что, ты не согласна? – понизил голос Майкл.

Она покачала головой:

– Пиппа всегда говорила, что ей очень важно найти себе мужа.

– И ты не рада ее выбору?

Селина задумалась на мгновение, прежде чем ответить.

– Фобос добрый молодой человек, – сказала она, – который будет о ней заботиться. Мне просто… мне просто хочется, чтобы она ценила себя. Она могла бы добиться куда большего, чем просто стать женой богатого мужчины. Она умна, талантлива и полна энергии. Мне противна мысль о том, что единственное, чего может достичь девушка вроде нее, это роль невесты.

– Важно видеть и достоинства в ее мечтах, даже если ты с ними не согласна. Разве не так поступают друзья? – Майкл подвел Селину к одному из длинных столов и отодвинул стул, помогая ей сесть, прежде чем занять свое место.

– Я не против ее мечтаний, – поправила Селина. – Они просто… они поражают меня своей обыденностью. Жена всегда вторая после мужа, а я не вижу ничего недостойного в том, чтобы довольствоваться вторым местом.

Майкл наклонился вперед, веселая искра заметалась в его зрачках, когда он произнес:

– Я согласен. Однако, быть может, праздник в честь помолвки не лучшее время и место, чтобы обсуждать подобное?

У Селины вспыхнули уши. Она не понимала, виной ли тому то, что он сказал, или же то, что он внезапно оказался ужасно близко к ней. Его дыхание пахло яблоками, аромат скорее приятный, чем нет.

– Я перешел черту, не так ли? – поинтересовался Майкл беспристрастным тоном. – Бабуля говорит, мне не следует так прямолинейно высказывать свое мнение. Из-за этого я не очень нравлюсь людям.

– Нет, что ты, – тряхнула головой Селина. – Мне нравится, когда ты прямолинейно высказываешь свое мнение. И ты мне нравишься таким, какой есть.

Майкл взял ее руку в свои горячие ладони. Его чувства к Селине было бы сложно не заметить в этом жесте. Что-то екнуло у Селины в животе. Неужели это те самые бабочки, о которых она читала в книгах и которых обсуждали, шепчась, юные девушки? Это ощущение показалось Селине… странным, однако не то чтобы противным. Затем мизинец Майкл обвился вокруг ее мизинца. Селина улыбнулась и получила в ответ лукавую усмешку, заигравшую в уголках его глаз и смягчившую изгиб губ.

Внезапно Селину взбудоражила мысль о том, что, вероятно, ей сейчас полагается поцеловать Майкла. Что этот поцелуй поможет ей наконец понять все то, что она пыталась понять все это время. В волшебных сказках поцелуй всегда был чем-то сильным. Если она поцелует Майкла сейчас, этот поцелуй точно будет магическим. Морок в ее сознании рассеется. Воспоминания наконец к ней вернутся. Селина очнется от сна, в котором не было сновидений.

И она тогда просто… все поймет.

И так же внезапно другая картинка всплыла в сознании Селины. Другой юноша, чьи губы оказались на расстоянии нескольких сантиметров от ее собственных. В ней ожило воспоминание о том, как она лежала ночью без сна и представляла, что он прикасается к ее коже, его прикосновение нежное и сильное одновременно, умоляющее и повелительное в равной степени.