Господи милостивый, в эти минуты, когда прижимал к себе Александру, он, независимый ни от одной женщины, уверенный в себе, верящий только себе и с честью прошедший, казалось, через все женские хитрости и уловки, был благодарный судьбе, что свела его с этой женщиной.

Звонок раздался неожиданно. Звонили продолжительно, не отпуская кнопку. Так звонят, когда уверены, что хозяин дома, ну, может, еще не проснулся или принимает душ, но дома точно. Стрельников с огромным сожалением отпустил Сашу и направился к двери.

— Это соседка. Я сейчас.

Приучил на свою голову обращаться по всем пустякам. Далась ей та лампочка. Утром бы поменял. А надо было поменять сразу же, не дожидаясь просьбы. В душе Стрельников ругался с добродушной соседкой, над которой сам же и взял шефство.

На пороге с обворожительной улыбкой, истончая аромат французских духов, стояла Лера.

— С возвращением. Я только вернулась от родителей и сразу к тебе. Я соскучилась и не могла дождаться завтрашнего дня. Ты, уверена, то же, — Лера, обнимая Стрельникова, по-хозяйски зашла в квартиру.

— Ой, добрый вечер! А я и не знала, что в тебя новая домработница, — кокетливо ворковала Лера, оценивающе рассматривая Сашу — Отпусти девушку. Уже поздно, а ей добираться домой. Я все доделаю сама, — и уже не обращая никакого внимания на Сашу, страстно прижалась к Стрельникову.

— Я действительно задержалась. — снимая фартук, Саша старалась не смотреть на Стрельникова, чувствуя как щеки наливаются предательской краской. Если б можно было провалиться сквозь землю, а в данном случае, сквозь пол, перегородки и панели, то она оказалась бы в холле первого этажа, среди кадок и пальм. И только войдя в лифт, Саша почувствовала, как жизнь возвращается и, опустившись на корточки, сползая по стенке лифта, смеясь сквозь слезы над нелепой ситуацией. А как ты хотела?

Господи, это ж надо быть такой дурой. Ужин, называется.

И, что бы немного прийти в себя, Саша нажала кнопку лифта. Кабина беззвучно направилась в обратный путь — на последний этаж.

Стрельников, очнувшись, когда за Сашей хлопнула входная дверь, выбежал на лестничную площадку. По привычке, не вызывая лифта, бросился вниз, перескакивая через несколько ступенек.

— Степановна, девушка только что не выходила на улицу?

— Выбегала какая- то. Чужая. Наших я всех знаю. Уехала на такси, — уточнила вездесущая консьержка и, видя недоумение Стрельникова, объяснила — С пятой квартиры Крыловы приехали. Вот и умотала. А вам — то, зачем она?

Красный глазок лифта мигал, минуя каждый этаж. Подняться на третий этаж пешком было быстрее, чем ждать лифт и Стрельников, злясь на свою минутную слабость, больше похожую на предательство, медленно поплелся домой.

Маргарита Степановна злорадно смотрела на пластиковую дверь, автоматически закрывшуюся за Сашей. Благо цивилизации. Не надо как раньше, ходить за вечно спешащими жильцами и закрывать еле прикрывшуюся дверь, теперь умная дверь сама открывается и закрывается. Вот еще б не пропускала всяких. Не прошли этот… Она силилась вспомнить слово, такое короткое, не наше, услышанное в сериале. Ну как же назывался этот контроль? Все нужные параметры внесены, а ты только стоишь и смотришь в глазок.

Ей — то да не знать параметров в этом доме!

Маргарита Степановна достал с кармана, оставленный Лерой конверт и любовно опустила в сумку.

— Фейсконтроль, — облегченно вздохнула консьержка, вспомнив нужное слово.

Борис сонно посмотрел на часы и осторожно, что бы не разбудить Леру, высвободил руку. Он пытался сообразить отчего настроение такое гадкое с самого утра. Электронные часы предательски высвечивали дату. Пятнадцатое декабря. Каждый год в этот день у него было плохое настроение. Он не мог сказать, что его одолевали муки совести, но было как — то не по себе. В этот день обычно, он начинал пить с самого утра и к вечеру набирался под завязку. На следующий день адски болела голова.

Борис набросил шелковый халат, недавний подарок Леры и сел на старый расшатанный стул.

Было время, когда он мог прохаживатся по квартире совершенно голым, зная, что его обнаженное тело сводит Элеонору с ума. Сколько раз, полностью собравшись, готовая к выходу, она борсалась в его объятья, оствив дела на потом.

О Элеоноре он старался не думать. Поначалу, когда в душе жил страх, и он просыпался по ночам от малейшего шороха за дверью, успокаивал себя мыслю, что только окончится судебный процесс, он приложит максимум усилий, что бы облегчить судьбу Эли. Оставленных денег хватило б на целый штат высокооплачиваемых адвокатов. Только судебные дознания затянулись почти на год. Появлялись новые и новые фигуранты. Уголовное дело разрасталось, как снежный ком. Для дачи показаний даже его вызывали пару раз. Стоило б, Элеоноре только обмолвится о его причастности ко всем делам, и, считай, судьба решилась бы на десять лет вперед. Он был ей благодарным за это молчание. Возможно, она и молчала только потому, что надеялась на его помощь. Или причина была в другом? И если б оставленные деньги внезапно не окончились, он бы ей помог.

А потом среди ночи заявился Берестов с новым паспортом. Он боялся всего и всех, представив годы за решеткой, а Марк Яковлевич так красочно описывал лагерную жизнь. Тогда он согласился б на все, а не только поменять паспорт. Да и Берестов обещал помочь выехать. Пусть только уляжется шумиха вокруг галереи. Нашел кому верить — Берестову.

Пятнадцатое декабря Борис не любил. Дни рожденья Элеонора умела и любила праздновать с размахом. В кругу многочисленных знакомых Берестов, как близкий друг покойного Ольжича, занимал самое почетное место — возле Элеоноры. На правах кого? В разгар вечеринки Борис незаметно оставлял ресторан. Остаток ночи он проводил в мастерской. К полудню приезжала Элеонора. Следовало бурное примирение.

Воспоминания нисколько не улучшили настроение. Сколько ж ей сегодня? Борис закрыл глаза. Ему без малого сорок, значит, Эля сегодня праздновала б полтинник…

Разница в десять лет его пугала только поначалу. А потом он обо всем забыл. Элеонора была из тех женщин, возраст которых зависел от окружающих. В постели она могла быть стеснительной и неопытной, и могла быть настоящей жрицей любви. Ни до, ни после — таких женщин, как Элеонора он не встречал.

Борис с тоской посмотрел на спящую Леру. Вдобавок к плохому настроению накатила новая волна раздражения. Хотелось выпить и остаться одному. Он снова посмотрел на часы. Пару часов — и Лера уедет.

Чтобы какое — то время не думать о причине плохого настроения, он зацепился мыслю за назойливый яркий халат. Как можно было купить такое шелковое чудовище?

Лера повернулась набок, волосы, заправленные в узел, за ночь растрепались и причудливо рассыпались по подушке. В другой день он бы ни за что не оставил ее одну в постели, только не сегодня.

В рабочей части мастерской, отделенной от спальни только итальянской переносной ширмой, тоже подарок Леры, Борис запихнул бутылку водки в маленькую морозилку.