Кроме того, креативная Гаврикова предложила кинуть клич по владельцам автомобильных видеорегистраторов, оказавшихся на пути следования маршрута: если уж уличные камеры не помогли, вдруг кое-что зафиксировали именно регистраторы?

После небольших прений от этой идеи было решено отказаться. Слишком много времени прошло со дня преступления, слишком широко пришлось бы забрасывать невод. Но в порядке внерабочей инициативы…

Тут-то Брагину следовало прикусить язык. Одна из внерабочих инициатив опера Однолета закончилась Филиппом Ерским, лежащим на матрасе, в пустой квартире, с простреленной головой. Однолету же удалось оперативно поговорить с хозяйкой квартиры, оказавшейся известным и постоянно гастролирующим театральным деятелем. Кто конкретно и в какой последовательности проживал, деятель не помнила, и, судя по всему, там был самый настоящий проходной двор. Таким образом подтверждались все ночные пророчества районного следака Телятникова, который высказался в том духе, что сраной богеме ни в коем случае нельзя доверять. Сама измажется черт знает в чем – и остальных измажет.

Филипп Ерский, по здравом размышлении, тоже был сраной богемой, только куда более занимательной, чем все остальные ее представители. Более опасной. И… он совсем не был похож на классических музыкантов, терзающих инструменты в сольных партиях. Достаточно было вспомнить виртуозов, которых они с Катей видели в Мариинке, Филармонии, Большом зале Консерватории, и залах поменьше – у Финляндского вокзала, например.

Люди как люди все эти солисты. Ничего выдающегося, даже наоборот. Стертые физиономии, тонкие (или наоборот – в три обхвата) руки; ну и ноги – соответственно комплекции. Музыкальные самоистязания не оставляют времени на спортзал, чтобы подкачаться и привести себя в относительный порядок.

Не то – Филипп Ерский.

Писаный красавец, с отличной фигурой. Не великан, но и не карлик, – так что среднестатистическая женщина без всякой опаски может взгромоздиться рядом с ним на каблуки. Понятное дело, что среднестатистической женщине хотелось бы эти каблуки не надеть, а снять. А заодно снять верхнюю одежду и нижнее белье – и рухнуть в объятия новоявленного Алена Делона. А потом в изнеможении перебирать его искусственные косички. Паша Однолет даже сообщил Брагину, как называются косички, но слово напрочь вылетело из головы Сергея Валентиновича.

Какое-то совершенно несерьезное.

Слово забылось, да, но сами косички Брагин помнил во всех подробностях. Уж очень любопытные вещицы были к ним прикручены. Крошки-инструменты (и здесь солировала скрипка), микроскопические игральные кубики, монетки, фигурки людей и животных. И не только фигурки – но и бусины, и камешки в сетке. Этот летучий отряд так запал в сердце Игорю Самуиловичу Пасхаверу, что тот даже провел его экспресс-анализ. И оказалось, что фигурки не простые, а золотые, в прямом смысле этого слова. А кое-какие – даже платиновые. И камни, вплетенные в косички, – драгоценные. Не сплошь все, есть и просто поделочные, но пару необработанных алмазов Пасхавер выловил.

– Тысяч на двенадцать-пятнадцать гринов потянет, – заявил судмедэксперт Брагину. – Больше вряд ли, хотя мог бы. С умом человек подошел.

– Думаешь?

– А то! Они, конечно, в глаза не бросаются, но какой-нибудь опытный чудила на таможне заинтересоваться может. И погонит к красному коридору, декларацию заполнять. А у парня все под зеленый коридор заточено, до десяти тысяч вывезти – святое дело.

– Отъездился уже, – меланхолично заметил Брагин.

– Это да.

Самое смешное, что косички легко и непринужденно расстались с головой покойного Филиппа: они были просто вплетены в подшерсток. Основа из ниток мулине, обвязанная такими же нитками. Работа выполнена аккуратно, но ее исполнитель так и не нашелся. Очевидно, Филипп Ерский развешивал свое богатство на волосах вдали от родины – в Валенсии или Карловых Варах.

Эх. Хорошо бы съездить туда в командировку, но В. К. Столтидис никакой командировки не даст. В лучшем случае – в Кириши или Подпорожье, но как раз они никакого отношения к Филиппу Ерскому не имеют.

Это – еще ладно бы. Но то, что до сих пор не нашлось никаких родственников, не объявились родители, – странно. Кому достанутся косички? А дом в Валенсии?

Понятно, что через довольно короткое время начнется гандикап по борьбе за нешуточное наследство, и схватка будет жаркой, но должны быть и другие люди. Не коллеги, не музыканты, не поклонники, а те, кому его смерть причинила боль.

Отец и мать.

О них нет ни одного упоминания. Ни в нескольких лирических интервью, где Ерский довольно живо рассказывает о своей музыке. Ни в его жизнеописаниях, – их немного, но они все же существуют. Эти жизнеописания похожи на купание в лягушатнике для тех, кто не умеет плавать. Зайти в воду по пояс – уже геройство, но не дай бог свалиться в глубины. Потому что выплыть оттуда может все что угодно. Вот и приходится ходить по кромке последних пятнадцати лет. Здесь возвышается коралловый риф, куда впаян последний год Консерватории, Вера Протасова и те, кто хотел бы занять ее место; Петр Гусельников с завиральными историями про собак, гастроли, лучшие сцены мира, снова гастроли, фотосессии, – и музыка, музыка, музыка.

Музыка доносится и из-за рифа, но разглядеть, что там еще, – невозможно.

Чем больше Брагин погружается в поиски истоков, тем меньше у него остается шансов найти их. Кажется, Филипп Ерский никогда и нигде не рождался, а катапультировался с небес (или, скорее, выполз из преисподней) непосредственно в скверик справа от Консы, – там, где стоит памятник композитору Глинке.

Но это – сугубо внутренние ощущения Сергея Валентиновича. С ними спорит такая прозаичная вещь, как внутрироссийский паспорт, где указано, что Ерский Филипп Аркадьевич родился в городе Северск Томской области 17 января 1986 года. Кроме того, среди документов Ерского сохранилась копия свидетельства о рождении, где матерью Филиппа значится:

ЕРСКАЯ ЕЛЕНА АРКАДЬЕВНА – 1970 г. р.

В графе «отец» стоит прочерк, куда подевался оригинал свидетельства – неизвестно.

Ответ на запрос, отправленный в Северск, многое объяснил, но и породил еще больше вопросов. Да таких, что впору было отправляться в этот забытый богом медвежий угол, а заодно и еще несколько углов – поцивилизованнее. И нельзя сказать, что этот ответ оказался полной неожиданностью и сбил Брагина с ног. Тем более в свете постоянных мантр Кати о том, что мысль материальна, и неудачного дебюта Сергея Валентиновича в качестве проводника идей усыновления.

Филипп Ерский воспитывался в одном из детдомов города Томска, куда его в трехлетнем возрасте сдали родственники. После того как мать Филиппа покончила жизнь самоубийством, едва ей исполнилось восемнадцать.

За скупыми официальными строчками разворачивалась самая настоящая Одиссея, трагическая и вместе с тем – прекрасная. Она обязательно понравилась бы Грунюшкину, а новая знакомая Брагина Дарья Ратманова влюбилась бы в нее с первого взгляда. Единственное, что остановило бы строптивую девчонку, – кисло-сладкий привкус большого Голливуда.