Проверку Сергей Валентинович прошел.

Тогда она извинилась. Сказала, что год был тяжелым (год и впрямь был не из легких), и пусть Сережа простит свою девочку. Брагин и не думал злиться; кромешная усталость – вот и все, что он почувствовал тогда. От всего. От этого дурацкого ритуала, и от Катиной одержимости. И от Нового года – всегда одинакового.

Лишь однажды Брагину повезло. Когда они с Вяткиным и Пасхавером, аккурат под елочку и бой курантов, оказались на выезде. Это было двойное убийство, – иногда подобное случается с теми, кто стал праздновать сильно заранее, а потом несколько часов кряду заметал следы. И – за всеми стандартными мероприятиями – сложилось так, что к новогоднему столу никак не успеть. Вот и пришлось отмечать праздник втроем, на месте преступления, рядом с уже упакованными телами. И с фляжкой коньяка, обнаружившейся у Пасхавера. И под беспечные вяткинские крики «Ого-го! С Новым годом, святые пассатижи, с кем его встретишь, с тем и проведешь!». Конечно, Вяткин намекал на трупы, но в его исполнении это почему-то не выглядело кощунственно: всего лишь жизнь, неотделимая от смерти. И наоборот. Где-то через час после полуночи припозднившаяся служебная машина развезла их по домам, но Брагину никто и не подумал предъявлять претензии.

Катя спала.

Ничего удивительного, маленькая женушка Брагина по натуре – жаворонок, так уж она устроена. Ночные бдения не для нее. И в церемонии встречи Нового года ее интересует только одно – проклятый пепел желания в бокале шампанского.

Желания, так до сих пор и не сбывшегося.

Катя одержима ребенком.

Когда они только поженились, этот вопрос даже не обсуждался, все подразумевалось само собой: в свое время (и с этим нельзя затягивать) на свет должен появиться маленький Брагин – Сергеевич или Сергеевна. Катя забеременела сразу, к своему собственному неистовому счастью и радости Сергея Валентиновича, но на третьем месяце случился выкидыш. И никто так и не смог объяснить Кате внятно, почему это произошло. Ее трагедия была такой же неистовой, как и счастье ожидания. А самое ужасное – она стала первой в цепочке других. Четыре замершие беременности, бесконечное хождение по врачам, сотни анализов, которые вынужден был сдавать и Брагин. Никто не ставил Кате диагноз «бесплодие», сперма Брагина тоже оказалась вполне пригодной, никакой фатальности в генетике – но ничего, ничего не получалось. После первого неудачного ЭКО Катя ударилась в религию, ездила по святым местам, неделю провела возле Синь-Камня на Плещеевом озере – вроде бы он помогал забеременеть тысячам женщин.

Но не Кате.

После второго ЭКО, тоже окончившегося крахом, православие сменил шаманизм. Алтай, Тува и Бурятия, причем в Бурятии Катя приобщилась еще и к буддизму, но на благополучный исход это никак не повлияло. Не было его, благополучного исхода.

Брагин уже стал забывать, что женился на умной и ироничной женщине. Обаятельной и открытой, несмотря на природную сдержанность. Из Катиной жизни (которая стала их общей жизнью) как-то сами собой исчезли подруги с детьми. Имевших детей коллег не приглашал в гости уже сам Брагин – из чувства самосохранения. Исключение было сделано только для Вяткина и Грунюшкина – бесполезных одиноких животных. И для Лизон – самой близкой Катиной подруги, еще школьной. Но и Лизон была отправлена в отставку, стоило ей только выскочить замуж за строилу из Ивано-Франковска, ремонтировавшего ей квартиру, и родить двойню. Эта двойня стала сущим издевательством над бедной Катей. Предательством, какое трудно себе вообразить.

Непьющая, истязающая себя самыми разными диетами, процедурами и витаминными комплексами Катя тогда страшно напилась. Она плакала в коленях у Брагина и через каждые три минуты задавала один и тот же вопрос: почему так несправедлива жизнь? Почему у Лизон – целых две крошки, а Кате бог не дает и одной? Или эти похабные девки, шлюхи, давалки, раздвигающие ноги с тринадцати лет и бегающие на аборт каждые полгода? Почему бог их не накажет, а раз за разом наказывает Катю? Почему так, почему, Сережа?

Тогда-то Брагин и сломался.

– Пойдем, – сказал он. – Пойдем, отнимем у Лизон лишнего ребенка. И у каждого будет по одному. Это же справедливо?

Кажется, Катя испугалась и заплакала еще горше, и Брагин полночи утешал ее, крепко обнимая и прижимая к себе. А на рассвете он проснулся оттого, что жена смотрела на него, не отрываясь.

– Что? – тихо спросил он.

– Ты меня бросишь, – еще тише ответила она.

– Не говори глупостей. Я люблю тебя и не собираюсь бросать.

– Это я во всем виновата.

С некоторых пор тема ее вселенской вины стала основной в жизни Кати.

– Не говори глупостей, – рассердился Брагин.

– Рано или поздно это произойдет.

– Что именно?

– Ты встретишь женщину… Девушку… Которая родит тебе детей. Продолжателей рода. Ведь для мужчины это важно – продлить свой род.

Она ждала очевидного ответа, хотя не задавала вопроса, просто констатировала факт. Она ждала, но Брагин молчал.

– Ты ее встретишь и уйдешь от меня. И будешь прав, и мне не в чем будет тебя упрекнуть. Ты и так слишком долго… – Она не смогла договорить и сухо, бесслезно зарыдала.

И Сергей Валентинович не выдержал. Он сгреб Катю в охапку, прижал к себе ее тело – легкое и такое родное, так привычно пахнущее ванилью и миндалем (ей нравятся кремы с ванилью и миндалем и лавандовое молочко) – и еще чем-то очень чистым, очень детским.

Их нерожденным ребенком, да.

– Что же нам делать? Что нам делать, Сережа?

Катя билась в руках Брагина: сначала сильно, а потом все слабее и слабее, как замерзающая на лету птичка, а он все никак не мог согреть ее.

– Давай усыновим ребенка.

Эта мысль и раньше приходила ему в голову – как естественная защита против надвигающегося Катиного безумия (если все и дальше пойдет такими темпами, то оно не заставит себя ждать). И как спасательный круг. Для них обоих и для какого-то неизвестного малыша, который будет расти в любящей семье, а не в детском доме. До сих пор он не озвучивал такую простую и единственно верную мысль, но теперь время пришло.

– Что? – переспросила Катя.

– Давай усыновим ребенка.

– Это невозможно.

Она выпросталась из мужниных объятий, отодвинулась от Брагина и теперь смотрела на него, склонив голову к плечу. Действительно, птичка, да и только.

– Почему невозможно? Раз уж так получилось… Может, хватит истязать себя? Тысячи пар это делают. Каждый день. И живут счастливо. Все счастливы, понимаешь?

– Это невозможно, – снова повторила она. – Все счастливы, да? Ты не знаешь, о чем говоришь!

– Ты знаешь?

– Я знаю, кто оказывается в детских домах. Дети из неблагополучных семей. С дурной генетикой, потому что ничего другого, кроме дурной генетики, наркоманы и алкоголики не продуцируют. И если сначала это не выходит на поверхность, то потом обязательно вылезет.