– Гаррисон.

Бладшот развернулся. За спиной стоял Хартинг. После всего, что Бладшот пережил по милости доктора, даже собственное настоящее имя в его устах казалось чем-то омерзительным, непристойным. Все эти трюки с памятью… все эти муки при виде того, как снова и снова убивают жену…

«Да, только она тебе больше не жена».

– Все это сделал ты! – выдохнул Бладшот, рванувшись к Хартингу.

Удар… но кулак беспрепятственно прошел сквозь тело доктора, так что Бладшот чуть не потерял равновесие. Хартинг оказался призраком.

– Вы – в вашей собственной голове, – спокойно пояснил Хартинг. Конечно, он даже с места не сдвинулся.

– Что все это такое?! – зарычал Бладшот.

Хартинг стоял в окружении видеокамер, снимавших его во весь рост со всех сторон. Далее изображения оцифровывались и соединялись в его точную трехмерную копию, копия проецировалась в ментальное построение, в виртуальную реальность, создаваемую микропроцессорами порабощенных нанитов Бладшота, а сам Хартинг мог видеть ее на экранах мониторов вокруг. Этакая электронная, цифровая комната смеха…

– Скажем так: воображаемое пространство, где мы можем побеседовать без посторонних ушей.

Со стороны все выглядело так, будто Хартинг разговаривает с безлюдной лабораторией, но там, в «воображаемом пространстве», Бладшот мог и видеть его, и слышать.

Бладшот встряхнул головой, обошел Хартинга кругом, точно дикий зверь, пустив в ход все навыки, все инстинкты, ища слабость врага, которой мог бы воспользоваться.

– Как же тебе повезло, – прорычал он.

Образ Хартинга поджал губы.

– Что ж, хорошо. Позвольте, я упрощу вам задачу и помогу взглянуть на все это с моей точки зрения.

С этими словами изображение Хартинга забарабанило пальцами по экрану электронной руки.

Белые стены «не-комнаты» исчезли, сменившись множеством брызнувших во все стороны геометрических фигур, всевозможных строительных блоков, тут же собравшихся в примитивный контурный пейзаж. Пол тоже ухнул вниз, потянулся вширь, вдаль, изменил очертания. Миг – и грубые контуры обрели четкость, яркость, обросли множеством деталей, превратились в катера, лодки, рыночные прилавки, приморские домики, бутик-отели, старомодные ресторанчики… и все это было таким же до жути знакомым, как и ощущение, будто в жизни Бладшота нет ничего настоящего. На горизонте, точно грибы в ускоренной видеозаписи, потянулись ввысь гряды гор, к берегу прихлынули воды океана, мир стал рельефным, детальным, наполнился светом и тенью, и Бладшот оказался на рыболовной пристани прибрежного калифорнийского городка – того самого, куда приехал с Джиной после момбасского дела. Вот только теперь он чувствовал, что на самом-то деле никогда там не бывал, потому и названия городка не мог вспомнить, или же вовсе не знал.

Всё и вся вокруг сохраняло полную, абсолютную неподвижность. Казалось, Бладшот очутился внутри фотоснимка. Торговцы за прилавками, другие заезжие визитеры, ребятня за игрой, океанские волны – даже чайки в небе застыли, замерли на местах. Но Хартинг выстучал на экране электронной руки новую команду и, словно бог, вдохнул в окружающий мир жизнь. Теперь Бладшот слышал и рокот волн, и крики кружащих в воздухе чаек, и чувствовал щекой дуновение теплого ветра. Невероятное правдоподобие… ни одно из человеческих чувств не могло отличить этого мира от настоящего!

– И все это – для вас, – сказал Хартинг.

Судя по тону, он не сомневался: Бладшот должен быть ему благодарен. В конце концов, не каждому же достается свой собственный, на заказ изготовленный мир.

– Ты пользовался мной втемную. Ради того, чтоб убивать.

Именно это и внушало Бладшоту сомнения. Убийства, охота за злоумышленниками, за теми, кто угрожает жизненному укладу мирных людей, были в буквальном смысле слова его работой. Весь этот фарс мог понадобиться Хартингу только затем, чтобы Бладшот убивал по его указке тех, кого не следует – кто, возможно, и не заслуживает смерти. Однако, по его собственным наблюдениям, Эйкса с Барисом ангелами уж точно не назовешь. Тогда к чему же подобные сложности? Вроде бы ни к чему.

«Разве что Хартингу просто нравится разыгрывать из себя бога».

– Да. В этом вы необычайно искусны, – откликнулся Хартинг.

Его присутствие здесь, в этом месте, портило, оскверняло воспоминания о Джине, насколько бы ложными они в итоге не оказались.

– Ты внушал мне, будто они убили мою жену.

«Хотя я и без того прекрасно умел убивать, – подумал Бладшот. – Только вот мотивации, конечно же, не сравнить».

– Жажда мести – существенная часть алхимических процессов, творящихся в глубинах вашей души, – пояснил Хартинг.

Да, определенный смысл в этом имелся. Бладшот был одним из тех, кто завербовался в Корпус на волне теракта 11 сентября. Стал рядовым солдатом в войне с террором. Однако теперь он уже сомневался: в самом ли деле так и случилось, или и это – запрограммированные воспоминания? Может, в действительности он, так сказать, чистый лист, робот-мститель, сотворенный из ничего? Интересно, чувствовал бы на его месте другой человек то же самое? Впрочем, тут он данными для сравнения не располагал. Может статься, в конечном счете, он вправду – всего-навсего оружие под названием «Бладшот» и больше ничего…

– Кем я был в прошлом? – требовательно спросил Бладшот. – Где моя семья?

– Одна из главных причин невероятного успеха проекта состоит в том, что большая часть сказанного мной – чистая правда, – ответил Хартинг.

Намек на настоящее «я», хоть на что-то реальное в жизни, неожиданно тронул за душу, однако это чувство только разозлило Бладшота сильнее прежнего. Хартинг снова разыгрывал из себя бога, выдавал истину понемногу, по ложечке за раз… Убить его хотелось так же (если не более) сильно, как и Бариса с Эйксом, но в следующий миг Бладшот невольно задумался: может быть, это просто еще один трюк, еще одна часть имитации?

– Ваше тело было пожертвовано нам военными, как не востребованное никем из родных, – продолжал Хартинг. – Вы, Рэй, любили воевать. Война была для вас все равно, что наркотик.

– Ну да, однако жизнь-то меняется, – сказал Бладшот, охваченный внезапным желанием оправдаться.

Да, в словах доктора он отчего-то нимало не сомневался. Действительно, так оно и было. Это-то и заставило Джину уйти. По самому высшему счету, война, азарт, кровь, грязь и дерьмо битвы, для него были важнее жены.

– Несомненно. Жизнь – она как погода. Как смена зим веснами. Но знаете, что не меняется никогда? – спросил Хартинг. Очевидно, ответ на сей риторический вопрос ничего хорошего Бладшоту не сулил. – Парни вроде вас, Рэй. Вам нравится жизнь в рамках, нравится определенность… да не просто нравится – она вам необходима.

– Не тебе решать, что мне необходимо! – огрызнулся Бладшот.

В известной мере он был рад, что Хартинг не заявил, будто ему нравится убивать. Углубляться в подобные мысли ему очень бы не хотелось.