сказали… Его экономка, Алена, мне позвонила и рассказала, какое несчастье случилось с Борисом. Я был совершенно раздавлен, уничтожен! И рассказал об этом Тане. Этого не следовало делать. Она в Боре души не чаяла, только его и ждала, при нем оживала… Она почему-то вообразила, что Бориса ждет смертный приговор. И хотя я ей твердил, что смертный приговор давно отменен, она все повторяла: «Его убьют, они его убьют!» В итоге ей стало плохо с сердцем. А сердце у нее слабое, ей нельзя волноваться. Я сделал укол – я умею ставить уколы, – но было уже поздно.

– И тогда вы решили выдать себя за убийцу, – заключил Гуров. – Чтобы спасти зятя и тем самым еще и дочь.

– Да, все правильно, – кивнул Трутнев. – Чтобы спасти Лизу. Иначе зачем жить? Нет никакого смысла… Я взялся за карабин. Я вспомнил только одного человека, у которого хранилась картина, – вот этого редактора, Гришина. Поехал к нему. Выстрелил… Кажется, я целился в голову, но вы говорите, он жив? Он правда жив?

– Да, его жизни ничто не угрожает, – подтвердил Гуров. – Но мне хотелось бы взглянуть на вашу жену. Вы позволите?

– Да, конечно… Прощаться с мертвыми могут все желающие – такой уж обычай…

Гуров направился к лестнице, но по дороге заглянул в угол, где стоял карабин. «На всякий случай, мало ли что…» Он отсоединил и вынул обойму, извлек патроны, положил их в карман и тут заметил что-то на полу рядом с карабином. Это был «маскарад», которым воспользовался хозяин дома: старый седой парик и мочалка, которая изображала бороду.

Сыщик поднялся на второй этаж. Одна дверь была открыта. Он вошел и увидел супружескую спальню – некогда роскошную, а теперь запущенную, как и сад. Повсюду пыль, с потолка свисает паутина. Здесь давно не убирались. На кровати совершенно неподвижно, не дыша, лежала женщина. Гуров часто имел дело с мертвыми и знал, что смерть нельзя установить с первого взгляда, поэтому он приложил пальцы к сонной артерии и спустя несколько секунд ощутил слабое, едва различимое трепетание. Он достал телефон, позвонил в «Скорую помощь», назвался и потребовал немедленно выслать бригаду реаниматоров в поселок Холмы.

– Спасти жизнь этой женщины необходимо в интересах следствия, – многозначительно добавил он.

Его слова и тон возымели нужное действие – через несколько минут послышалась сирена. Гуров спустился вниз и позвал Трутнева:

– Иван Никитич, скорее открывайте ворота – реанимация едет.

Трутнев его не понял.

– Зачем реанимация? Для кого?

– Для вашей жены. Она жива, но у нее, по всей видимости, обширный инфаркт… Ай, без толку с вами говорить! Где у вас ключи?

Заполучив ключи, сыщик пошел встречать «Скорую». Врачи действовали споро и лишних вопросов не задавали. Татьяне сделали несколько инъекций, дали кислород, погрузили в машину, и бригада отбыла в больницу.

Все время, пока происходили эти действия, Трутнев бестолково топтался то в холле, то на участке перед воротами. Когда врачи уехали, хозяин усадьбы явно не знал, что ему делать дальше. Голос Гурова вывел его из замешательства.

– Вам, Иван Никитич, придется проехать со мной. Ближайшие несколько ночей вам предстоит провести в СИЗО. Однако я разрешаю вам иметь при себе телефон. Когда вам будет звонить ваша дочь, ни в коем случае не говорите ей правду. Нас всех, конечно, в детстве учили, что лучше сказать правду, чем соврать, но сейчас тот случай, когда правда может принести вред.

– Что же мне тогда говорить? – спросил вконец растерянный хозяин усадьбы.

– Про зятя скажите, что он уехал в тайгу проводить сеансы психотерапии с особо тяжелым больным. Скажите, что там нет сотовой связи и связаться с ним невозможно. Про себя говорите, что у вас все в порядке. В общем, сделайте все, чтобы вслед за зятем и женой не потерять еще и дочь.

– Хорошо, я сделаю все, как вы сказали! Спасибо вам! Даже не знаю, что бы я делал, если бы не вы…

– Наверное, совершили бы очередную глупость… Кстати, где картина, которую вы вынесли от Гришина?

– Картина? – казалось, хозяин усадьбы не может сообразить, о какой картине идет речь. – Ах да, полотно Закатовского! Я его где-то оставил… Кажется, в холле…

Они вместе вернулись в дом. Действительно, в холле, рядом с дверьми, Гуров обнаружил прислоненную к стене картину. Он достал из буфета скатерть, бережно обернул картину и положил ее в багажник. Туда же отправились разряженный карабин Трутнева и его «маскарад». Самого хозяина Гуров посадил рядом с собой. Перед тем как уехать, Гуров запер дом и ворота, а ключи положил Трутневу в карман.

– Думаю, через несколько дней вы уже сможете вернуться домой, – сказал он. – А чуть позже вернется и ваша жена. Но вот зять вряд ли сможет к вам присоединиться. Но я надеюсь, вы найдете способ сообщить об этом дочери так, чтобы не нанести ей смертельную травму.

Машина отъехала от усадьбы бывшего миллионера и направилась в центр города.

В гостиницу Гуров вернулся, когда начало светать. Он успел побывать в СИЗО, куда поместил бывшего миллионера Трутнева, затем на квартире у редактора Гришина – там он вернул жене хозяина украденную картину. А потом еще заехал в управление, чтобы сдать в отдел криминалистики карабин Трутнева и его «маскарад».

Когда все дела были сделаны, сыщик остановил машину на гостиничной стоянке. «Что ж, у меня есть три часа, чтобы поспать перед отъездом. Но ничего, отосплюсь в поезде».

Однако войдя в номер, сыщик остановился в удивлении. Номер не был пуст. Вокруг стола сидели члены следственной группы – Ганчук, Волобуев и Полудин. На столе стояла тарелка с селедкой и вареной картошкой и тарелка с нарезанной колбасой и хлебом. Посреди стола возвышалась бутылка «Столичной».

– Доброе утро, Лев Иванович! – поприветствовал Гурова Ганчук. – Надеюсь, ты не обидишься, что мы здесь без тебя похозяйничали? Уж очень не хотелось время терять. Его у нас и так немного, а обсудить хочется предостаточно.

Гуров молчал. Совсем как бывший олигарх Трутнев пару часов назад, он буквально не знал, что сказать. В конце концов он покачал головой и произнес:

– Я не удивляюсь вашему вторжению – об этом можно было догадаться. И я даже не удивлен выбору напитка – все знают, что мы с Крячко всем коньякам на свете предпочитаем «Столичную». Меня удивляет другое: почему никто не спрашивает, где я был и как обстоит дело с расследованием покушения на убийство редактора Гришина?

– Видишь ли, Лев Иванович, хорошие новости распространяются быстро, – ответил ему Ганчук. – Когда мне сообщили из «Скорой»,