И все, кто сидели вокруг, обернулись. Их было человек пятнадцать — мальчишек и девчонок, все как один — с резными посохами в руках. Одна из девочек, высокая и темноволосая чаттарка, походила на Айхо. Другая, низенькая, плотная, рыжеволосая — напомнила Тайри.

— Тинчи! — попросил Таргрек. — Научи человека своему удару.

— Это просто, — с готовностью откликнулся Тинч. Сбросил куртку и, подражая манере Таргрека, обратился к изрядно запыхавшемуся, взлохмаченному парню:

— Ну, бей. Цель — корпус.

Раз!

— Плохо!

Кулак прошёл в дюйме от его плеча.

— Плохо, плохо, — довольно сказал Тинч, легко уворачиваясь и от второго удара. — Ещё хуже… А теперь — смотри!

От его ответного удара противник покатился по земле. Тинч протянул ему руку.

— Далеко размахиваешься. И ты разозлён. Приди в себя. Так… Собрался? Теперь запомни: ты холоден как клинок. Тебе всё равно, что приведёт твой кулак к цели. Главное — не думай, каким образом ты его донесёшь. Смотри: сейчас он здесь, а в следующий миг — там. Без промежутков. Вот так! Понял?

И — от неожиданного тычка в грудь сам тут же растянулся навзничь.

— Похоже, понял, — поднимаясь с земли, удовлетворенно отметил он. — Но ты не думай, что это всё!

— А ну, ребята, — позвал Таргрек, — вы, четверо — на него!

— Погодите, я хоть свитер стащу! — с готовностью отозвался Тинч. — Ну, а теперь — держитесь!

Навалились они на него и вправду здорово. Ему пришлось выказать многое из того, чему он научился за все эти годы, не только в обычных дворовых драках, но и в матросских кабаках, где, бывало, схватывались по-серьёзному моряки из Урса и Бэрланда, в темных подвалах бугденской пивоварни, где Клем в свободные часы учил его приёмам уличной драки, наконец — в гимнастическом зале башни Тратина…

— Вот, смотрите! — кричал, подбадривая, Таргрек. — На каждого из вас могут напасть одновременно не более трех человек. Четвертый — уже мешает!..

После доблестного боя, потирая синяки и шишки, они счастливо и дружно расселись вокруг костра — кто на чурбачке, кто на досточке. Внизу, сквозь развалины стен, блестело на полуденном солнце спокойное золотистое море. С необычайно глубокого сегодня неба время от времени осыпались сочные красноватые гусенички — опадали серёжки тополей. Свежим запахом земли несло из-за дальних садовых заборов.

Где-то там, на берегу, оставался Пиро. Не поторопился ли он отпустить его? Ему наверняка понравилось бы здесь, в компании, где явно не делали особых различий меж цветом глаз и кожи…

Многих из этих ребят Тинч видел впервые, за исключением вездесущего Пекаса и ещё двоих-троих, которых помнил по школе. Его поразили их нынешние лица. Это были не привычно скучные маски, которые каждый день надевают на себя люди. Все они, казалась, чего-то ждали, ждали чего-то чудесного, на что можно глядеть не боясь, широко и свободно открытыми глазами…

— А вы говорите: какой-то там Гоби Волосатый… — решил прихвастнуть он. Ему в драке досталось меньше всех — правда, более из-за того, что ребята и в самом деле мешали друг другу. В результате кое-кто пострадал не столько от кулаков Тинча, сколько от неточных ударов товарищей.

Главный из его противников, худощавый и темноглазый парень со странным именем Тиргон Бычье Сердце, протянул ему, присыпанную солью половинку картофелины и ответил:

— За Гоби можешь не волноваться. Он с постели не скоро встанет.

— Меньше языком трепать надо, — поддержал его Пекас.

— А в чём дело? — пережёвывая горячую картошку с луком и хлебом, с набитым ртом спросил Тинч.

— Просто обо всех его подвигах узнали "стадники". А у них закон такой: всех, кто ворует, грабит или обманывает на рынке — наказывать плетьми.

— Спасибо пусть скажет, что пальцы на руке не обрубили, — добавил Бычье Сердце. — Как моему отцу.

— Мы свинью откармливали всю зиму, — объяснил он, заметив, что Тинч ожидает рассказа. — Думали, по весне продадим — как раз с долгами расплатимся… Ну, не знал он, как там надо продавать и по какой цене. Плотник — он и есть плотник. А эти подошли и вежливенько так спросили: почем, мол, свининка? Он вначале даже обрадовался и назвал цену, да повыше. Дорого продаёшь, сказали. Товар конфисковали — то есть, считай, сожрали сами, а отцу тут же оттяпали на руке два пальца. Как теперь будет работать — не знаю…

— Погоди, погоди! А цех плотников, что, не вступился?

— А-ай, какой там цех! Затаились как мыши под веником… Кто-то даже сказал, мол, правы балахонщики. Негоже плотнику такими делами заниматься… Так что, власть у нас нынче правят эти…

— Они вообще много чего творят, — хмуро поддержал разговор низкорослый крепкий паренёк по имени Йонас. Под левым глазом его наворачивался свежий синяк — это Тинч, промахнувшись, нечаянно врезал ему совсем не по корпусу, как было положено.

— Ничего, Даурадес придет — он им всем покажет, — заявил один из братьев-близнецов, то ли Марис, то ли Макарис.

— А почему они лук грызут?

— Это чтобы от них потом все женщины отворачивались, — пояснил Бычье Сердце.

— Женщина — сосуд греха. Нечего смущать правоверных! — серьёзно сказал то ли Макарис, то ли Марис, а Марис или Макарис добавил:

— Они, говорят, даже живут друг с другом как муж с женой.

— Это что! — выпалил один из сидевших поодаль. — Я слышал, что при посвящении им надо обязательно поцеловать духовника сначала в губы, потом в пупок, член и задницу…

— Мальчишки, конечно, без подробностей не могут, — вздохнула Кайсти, поднимаясь с места.

— Ладно, не уходи, — попробовал остановить её Бычье Сердце. Тинч заметил, что он частенько и далеко не равнодушно поглядывает в её сторону.

— Он сейчас и дымить начнёт. Фу! — Кайсти передёрнула узкими плечиками, но не ушла — просто отсела подальше.

Бычье Сердце и в самом деле не торопясь достал из заветного кармана старую изогнутую трубку, разобрал, продул мундштук и принялся деловито прочищать его соломинкой.

Тинч вспомнил про кисет капитана Гриоса.

— Ух ты! — удивился Тиргон. — Чаттарский? Поделишься?

— А сам-то? — спросил он, заметив, что Тинч, с лихвой отсыпав положенное, прячет кисет обратно.

— Я? Нет… — ответил Тинч и почему-то решил приврать:

— Бросил.

— Вот правильно, — скосила глаза Кайсти. — И ты бросай.

— С тобой бросишь, — пробурчал Бычье Сердце.

— А вы не боитесь, что балахонщики пронюхают про это убежище? — спросил Тинч.

— Уу, — замотал головой Пекас. — Про нас мало кто знает. И потом, есть лодка. Если кто-то из наших ночует здесь, на маяке — то есть, если у кого нет дома, — для тех места в ней как раз хватит. Пока "стадники" разберутся, что