Хорошо бы, если так.

Оставшийся путь они ехали молча, только из приемника доносилась легкая мелодия.

***

УЗИ – уже стандартная процедура. Холодный гель, легкое давление от прибора на живот, очертания ребенка на экране. Она видела ее через монитор столько раз, что уже не счесть, но никогда не могла сдержать удивления. Словно она смотрит на другую вселенную, никак с ней не связанную. Но проходят секунды, и удивление сменяется уже привычным равнодушием.

А вот кому не было безразлично, так это Джессике: она внимательно вслушивалась в слова врача, время от времени кивала, задавала уточняющие вопросы. Эмили же лежала в ожидания конца их диалога, надеясь, как можно скорее отправиться домой. Весь разговор свелся к тому, что осложнений нет; роды, как и планировалось, пройдут через две недели. Последнее, что спросил врач, прежде чем они ушли, желает ли Эмили воспользоваться эпидуральной анестезией, на что та незамедлительно дала согласие, не выслушав про возможные риски. Главное – снижение боли до минимума.

Возвращались они также в тишине. Джессика проводила Эмили домой, но уходить не торопилась. Она вошла вместе с ней и предложила заварить чай. Эмили монотонно поблагодарила. Возясь на кухне, соседка пыталась разговорить ее, но тщетно. Вернувшись и передав кружку Эмили, Джессика села напротив и принялась внимательно изучать подругу.

– Дорогая, тебе страшно?

Эмили подняла глаза и непонимающе уставилась на соседку.

– Что?

– Тебе страшно? Осталось ведь не так много времени. Чувствовать страх сейчас – это нормально, ты знаешь?

– Но я не боюсь.

– Нет? – удивилась Джессика. – А что тогда тебя беспокоит? Ты в последнее время какая-то не такая. Может, у тебя депрессия или что-то подобное?

– Нет, я не… – Эмили, нервно ерзая, усиленно старалась не встречаться с подругой взглядом.

– Ты плохая лгунья. – Она села ближе и взяла Эмили за руку. – Мне-то ты можешь сказать, что тебя тревожит.

Та сидела, боясь пошевелиться.

– Эмили, – продолжала настаивать Джессика. – Не держи все в себе – это вредно и для тебя и для твоей малышки. Она же чувствует твои беспокойство, переживания, любовь…

– Я НЕ ЛЮБЛЮ ЕЕ!

Крик пронесся по дому, отражаясь от стен, пола, потолка. Чашка с чаем разбилась на множество осколков. Эмили закрыла лицо руками и замотала головой.

– Что ты такое?..

– Я не люблю ее, – заплакала она.

Соседка крепко обняла беременную подругу.

– Я… я… ужасный человек. Я не смогу… бросить ее, но… и оставить тоже. Что мне делать? Она не… заслуживает, чтобы собственная мать… ненавидела ее, но я… буду! Ненавидеть ее, ненавидеть… себя, ненавидеть… его.

Плач перерос в настоящую истерику. Джессика, не в силах более сдерживаться, грубо убрала руки от ее лица и больно похлопала по щекам. Те покрылись бледно-красным оттенком.

– Успокойся. – Она повернула ее голову к себе, затем потребовала: – Посмотри на меня.

Та подчинилась. С заплаканными и жалобными глазами Эмили выглядела беззащитной, беспомощной, как никогда потерянной и испуганной.

– Расскажи мне все, и я помогу. Всем, чем смогу. Хорошо?

Эмили, шмыгнув носом, коротко кивнула.

***

Джессика обдумывала услышанное. Эмили настороженно ждала слов осуждения: где это видано, чтобы будущая мать не испытывала ярких положительных чувств к ребенку, растущему в утробе?

– Ты не виновата, Эмили. – Явно не это она готовилась услышать. – Ты не виновата, что сейчас чувствуешь безразличие. После всего, что произошло, это неудивительно. Ты пережила много событий за короткий срок – а это, хочешь не хочешь, большой стресс. Да к тому же ты часто остаешься одна. Но поверь, когда родится твоя девочка, ты перестанешь чувствовать себя одинокой. Дети все чувствуют, все понимают, порою, острее, чем взрослые, и они тоже хотят помочь. Все образуется. Тебе надо лишь подождать и запастись терпением.

– Т-то есть, когда она родится, я… полюблю ее?

– Я уверенна в этом, – улыбнулась Джессика. – Как только ты впервые возьмешь ее на руки, посмотришь в маленькие глаза, услышишь дыхание – ты полюбишь ее, как никого и никогда в своей жизни.

***

Уже… все?

Легкость. Удивительная легкость, несмотря на онемение. Она слышит детский плач. Чуть приподнимает голову и видит ее. Такая крохотная. Как игрушка. Акушерка подносит малышку для первого грудного вскармливания. Она принимает ее, держит, пытается посмотреть в глаза. Чувствует сосание.

Больше ничего.

Нет…

Никаких эмоций. Ничего не изменилось.

Теплый свежий воздух проникал сквозь приоткрытое окно. Щебетание птиц в тихом квартале совершенно не мешало людям наслаждаться субботним утром. Оно успокаивало: вместо того, чтобы раздернуть шторы, впустить в комнаты свет, умыться, принять душ и начать новый день с плотного завтрака, намного соблазнительней было понежиться в уютной постели еще несколько часов.

– Ма-а-ма! – Однако у кое-кого были другие планы.

Внезапное давление на тело резко вырвало Эмили из объятий сна. Едва стоило открыть глаза, как перед собой она обнаружила шкодливое маленькое личико, хитро глядевшее на только что проснувшуюся женщину. Девочка положила голову маме на живот.

– Ливи… – сонно протянула Эмили. – Ведь так рано…

– Нет, не рано, – не отрывая головы, ответила дочка. – Солнышко уже давно встало!

В этом вся она: неугомонная и упрямая – в каком-то смысле маленькая копия самой Эмили, но с некоторыми нюансами. Внешне Оливия мало отличалась от мамы: прямые и темные, словно ночь, волосы, ямочка на подбородке, овальная форма лица. Вот что явно разнилось, так это голубые глаза и рот, вернее – улыбка. С первой же секунды Эмили определила, от кого она досталась.

Характером дочь тоже во многом походила на мать: присущая еще в раннем возрасте самостоятельность сполна перешла к Оливии. Вот только проявление излишней нежности было в новинку: она волне могла, в процессе игры с игрушками, просто подойти к маме и молча обнять, а затем вернуться обратно. Такие порывы были столь случайными, но настолько же и приятными, что Эмили не могла сделать ничего, кроме как крепко обнять дочку в ответ и произнести слова любви. Та в ответ, слегка наклонив голову к плечу, растягивала рот в широкой улыбке, говорила: «Я тоже» и убегала возиться с игрушками дальше.

Эти моменты до безумия пьянили. Оливию не хотелось отпускать, хотелось держать так вечно, защищая от всех ужасов и несчастий мира. Стоило разомкнуть руки и почувствовать, как тепло, исходящее от дочери угасало, грусть серым камнем повисала на шее. И пусть дочка убежала совсем недалеко, частица страха все равно зарождалась глубоко внутри, и избавиться от нее можно лишь очередным объятием и поцелуями в щечки – мир вокруг заполнялся светом, жизнь становилась блаженной, а все проблемы – ничтожными.