Внутриармейская атмосфера настолько была отравлена миазмами подозрительности, что многие политработники, да и командиры старательно искали новые сферы деятельности, где можно было бы проявить свою бдительность. Вот 7 июля 1937 г. военком XI стрелкового корпуса дивизионный комиссар И.М. Горностаев задумался о составе слушателей «Генеральной академии» (так он именует Академию Генштаба). «Думая теперь, – пишет он начальнику Политуправления РККА П.А. Смирнову, – я прихожу к выводу, что туда направлялись кандидатуры, угодные врагам. Ведь факт, что по БВО каждый человек персонально отбирался и направлялся врагом Уборевичем. Считаю, Петр Александрович, что неотложным делом является пересмотр слушателей этой Академии, там, надо думать, мы немало найдем врагов, а также социально чуждых людей»225. И как знать, не за доносные ли заслуги вскоре Горностаев был выдвинут на пост начальника политуправления КВО.

Дело доходило вообще до анекдотичных случаев. Бывший политрук 280 сп Ципулин написал «заявление» на свою собственную жену, обвинив ее в шпионаже и подготовке террористических актов против секретаря Красноярского крайкома ВКП(б). Конечно, «террористка» была немедленно арестована. Но довольно скоро выяснилось, что заявление «бдительного» мужа было явно ложным, вымышленным. Ципулин оклеветал жену, чтобы отделаться от нее. Ципулин за это был исключен из рядов ВКП(б)226.

В конце 1937 г. с самым настоящим доносом обращается в отдел руководящих партийных органов (ОРПО) ЦК ВКП(б) бывший начальник политотдела 37 сд Медовый. Он спешит прежде всего доложить о своей бдительности, о том, что когда он узнал о «первом раскрытии врагов» в Азово-Черноморском крае, то хотел немедленно созвать комиссаров частей (очевидно, для постановки задач по вылавливанию «врагов»). Но командир и военком дивизии И.С. Конев «…в моей постановке, – пишет Медовый, – усмотрел желание заниматься сенсациями и категорически запротестовал против созыва комиссаров»227. Однако начальник политотдела не уступил. Тогда Конев шифровкой запросил начальника политуправления БВО армейского комиссара 2-го ранга А.С. Булина. Вопрос оказался настолько щепетильным, что даже начпуокр не решился взять ответственность на себя и в какой-то форме посоветовался с тогдашним начальником Политуправления РККА. В ответной шифровке Булин сообщал, что Гамарник не рекомендует подобные информации.

Как известно, Гамарник застрелился 31 мая 1937 г., и посмертно был объявлен «врагом народа». В ноябре 1937 г. «взяли» и Булина. И вот теперь бывший начподив Медовый решил, что наконец-то настал его час. «С полной ответственностью заявляю, – пишет он в ЦК, – что Конев на протяжении многих лет был интимно очень близок к Булину и последний покрывал очень много безобразий Конева… Конев при помощи Булина переведен на Восток»228. Судьба Конева повисла на волоске. Письмо-донос было из ЦК ВКП(б) переслано в Политуправление РККА. И тут решающую роль сыграла позиция его нового начальника П.А. Смирнова, выраженная в резолюции: «Сообщить т. Шубу[29], что Конева мы проверяли. Пока сомнений не вызывает, работает хорошо. 25./ХII-37. Смирнов»229. Не каждый мог тогда отважиться на подобный отзыв. Он спас тогда Конева, но в марте 1938 г. Мехлис срочно затребовал это письмо230, чтобы использовать для компрометации Смирнова (мол, покрывал подозрительных людей).

Вообще, позиция П.А. Смирнова была противоречивой. Когда на совещании политработников Сталин 8 сентября 1937 г. спросил начальника политуправления ОКДВА дивизионного комиссара И.Д. Вайнероса в отношении «разоблаченного» и арестованного бывшего начальника штаба ОКДВА комкора М.В. Сангурского: «Как же вы не разоблачили?», начальник Политуправления РККА П.А. Смирнов угодливо подлил маслица в огонь: «…видел их вместе в санатории Фабрициуса в Сочи летом 1935 г.»231. Вот до чего дело дошло. Оказывается, начальнику политуправления с начальником штаба даже вместе быть, находясь в одном санатории, зазорно и опасно. Не сумевший разоблачить «врага» дивизионный комиссар Вайнерос арестован 7 октября 1937 г.

Но вообще должен заметить, что мне пока не попадались какие-либо документы, где бы начальник Политуправления РККА Гамарник, а затем сменивший его Смирнов напрямую ставили бы перед наркомом обороны вопрос об аресте военнослужащих по политическим причинам. Перед Особым отделом ГУГБ НКВД СССР они пасовали и санкции на арест политработников предоставляли, но в доносчики я их зачислить не могу.

Другое дело Мехлис. И тут самое время сказать о его роковой роли в трагедии РККА в предвоенные годы. Заступив на пост начальника Политуправления РККА в самом начале 1938 г., Мехлис до того прошел большую жизненную школу. Родился в Одессе в 1889 г. Окончил гимназию. В царской армии в 1911 г. служил рядовым. В Российскую компартию вступил уже после победы Октября – в марте 1918 г. (а до того обретался в мелкобуржуазной еврейской националистической партии Поалей Цион (Рабочие Сиона), в меньшевистской фракции РСДРП). В Гражданской войне – военный комиссар бригады, а затем 46-й стрелковой дивизии. С 1922 г. – помощник Генерального секретаря ЦК РКП (б) Сталина. В 1927–1930 гг. учится на историко-партийном отделении Института красной профессуры. Затем – ответственный редактор «Правды». И вот теперь – Политуправление РККА. Можно сказать, что до Мехлиса на этом посту еще не было столь образованного и опытного в идеологической борьбе человека, всесторонне закаленного в аппаратных интригах на самой вершине пирамиды власти в партии и стране.

Свою деятельность на армейском поприще Мехлис начинает с энергичных усилий по еще большему раздуванию зловещего пламени борьбы против «врагов народа». Весьма характерна реакция Мехлиса на малейшие попытки ослабления пресса репрессий, террора. Вскоре после назначения его начальником Политуправления РККА он вдруг узрел такую тенденцию в одном из приказов начальника Управления по начсоставу РККА армейского комиссара 2-го ранга Е.А. Щаденко. Сам Щаденко – тоже типичный продукт командно-репрессивной системы и повыкорчевывал немало и в охотку. Но когда его Политбюро ЦК ВКП(б) 23 ноября 1937 г. назначило (вместо утвержденного было 13 ноября тем же самым Политбюро комдива С.А. Спильниченко) непосредственным руководителем кадрового дела в армии, он все же кое-что понял. Мехлис же, специально назначенный для ликвидации всех и всяких «военных заговорщиков», не мог, да и не хотел считаться ни с чем. В архиве сохранился один интереснейший на сей счет документ. На бланке Политуправления РККА напечатана записка, адресованная секретарям ЦК ВКП(б), – Сталину, Ежову, Ворошилову. Заделана подпись Мехлиса, но самой подписи на выявленном мною экземпляре нет. Хотя по рукописным пометам видно, что Мехлис этот текст читал. Не удалось выявить – посылал ли он эту записку адресатам, но она, несомненно, адекватно отражает менталитет Мехлиса в начале 1938 г.

Усмотрев одну из причин «медленной очистки» в том, что «в Управлении по начсоставу царит хаос и создано настроение – не спешить с увольнением из РККА враждебных элементов»232, Мехлис переходит в фронтальную атаку: «Замнаркома тов. Щаденко 20 января 1938 г. издал политически вредный приказ о рассмотрении дел и жалоб при увольнении из РККА. В этом приказе он предложил пересмотреть все представления на увольнение из РККА командного и начальствующего состава, а также все произведенные увольнения за 1937 год. В приказе предлагается при рассмотрении дел посылать людей на места для расследования и обязательно вызывать увольняемых для личной беседы. Это направлено к недопустимой затяжке и волоките при разборе дел. 3-й пункт приказа предлагает изъять из личных дел все «неподтвердившиеся» компрометирующие материалы. Такой очисткой личных дел создается полная безответственность в изучении людей и условия для укрывательства врагов. Приказ тов. Щаденко, разосланный округам, армиям и центральным управлениям, не подчеркивает основной задачи – очищать ряды Красной армии от врагов. По своему существу он является тормозом в этом важнейшем деле. Политуправление РККА просит ЦК ВКП(б) и наркома обороны тов. Ворошилова немедленно отменить этот явно враждебный приказ тов. Щаденко»233.