Утро было на удивление доброе – хотя Мила хорошо помнила цифру «пять» – столько мест они с Татьяной посетили за ночь. И еще Мила помнила шампанское, совершенно невкусное, но холодное, а потому желанное. Еще она помнила жажду – и это было неудивительно: закуски, основные блюда и, кажется, даже десерт – все, что подавали во всех пяти местах, имело постоянный ингредиент – сельдь. Сельдь с луком, с зеленью, со сметаной и пивом, сельдь с паприкой и, наконец, сельдь с колбасой. Утром же, глядя в окно на необычно ясное небо, Мила подумала: селедку она не будет есть ближайшие лет пять. Но вот алкоголь с такой закуской, оказывается, идет отлично. Мила потянулась и отправилась в душ. Стоя под прохладной водой, она прикидывала, сколько времени ей отведено на оставшиеся дела. У нее было еще десять дней. За это время надо найти покупателя на дом, завершить все процедуры с банковским счетом, чтобы туда поступили деньги в случае удачной сделки, надо разобрать личный архив. И так, по мелочам. Еще надо успеть купить подарки. Мила даже улыбнулась от предвкушения. Во-первых, она порадует отца – она уже приглядела ему отличную шкиперскую кепку и семена почти фиолетовых томатов. Ему, как огороднику, это очень понравится. Она уже знала, что привезет Илье. Хоть и расстались они обиженными друг на друга, но это ничего не меняло. Мила рассмеялась: «Пусть дуется, приеду, поцелую, обниму – и растает!» Сейчас, после всего, что ей удалось сделать, казалось – ничего невозможного нет. А купить она хотела ему зонт. Большой, с удобной ручкой, темной клетчатой расцветки. Под таким зонтом хорошо гулять вдвоем. Потом подружки, коллеги… Мила уже набросала список и с удовольствием приступила бы к покупкам. Но прежде необходимо было закончить дела. И она, позавтракав, отправилась в Йордан на Рейпенхофье в дом Вадима Сорокко.

Там опять кипела работа – под присмотром нотариуса вывозили громоздкие покупки.

– Вы славно поработали вчера. – Лойк насмешливо посмотрел на переводчицу Татьяну, которая была слегка бледна.

Мила рассмеялась:

– Да, во всех смыслах. Теперь я могу в Москве рассказывать, что видела все злачные места Амстердама!

– Ну это уж слишком! – запротестовала Татьяна. – Мы всего лишь прошли по туристическим местам…

– Они впечатляют, надо признаться. – Мила улыбнулась.

– Что вы будете сегодня делать? Сейчас все увезут.

– Там остался архив, личные документы. Мне велено его просмотреть. Отобрать, хотя я даже не знаю, по какому принципу и что отбирать. Но, надеюсь, сяду за работу – разберусь. Это план на сегодняшний день. И потом, я готова показывать дом. Если вдруг кто проявит интерес – пожалуйста.

– Это очень хорошо! Видите ли, у нас так быстро продать или купить дом сложно. Есть своя процедура, да и думаем мы тут долго. Но у меня есть на примете несколько человек, они давно приглядываются к этом району. Я уже их обзвонил и думаю, что на днях привезу показать дом.

– Отлично! – Мила посмотрела, как отъехала последняя машина с аукционной покупкой, и повернулась к Татьяне: – Тань, отдохни, ты вчера и так ради меня столько сделала.

– Точно помощь не нужна будет?

– Нет, я буду весь день здесь. И кстати, если засижусь допоздна, могу ли я остаться здесь, в доме? Мне не хочется ехать в отель, я хочу все закончить сегодня с бумагами, – обратилась она к Лойку.

– Конечно, конечно. Вы могли бы вообще здесь жить.

– Спасибо, тогда я в случае необходимости так и сделаю, – улыбнулась Мила. – Дом уютный. Маленький, но хорошо спланированный. А сегодня мне предстоит самое сложное – мне нужно просмотреть то, что не подлежало продаже и что необходимо отвезти в Москву.

– Документов много. Они все в кабинете, – сказал Лойк. – Сорокко мне говорил сам об этом. Но никаких указаний не было. Наверное, он рассчитывал на то, что их посмотрят наследники.

– Думаю, да. – Мила попрощалась с гостями и вернулась в дом. В нем было пусто, гулко и солнечно – Голландия радовала Милу погодой. Мила для начала заварила чай и, налив его в большую чашку, вышла в палисадник и села на ступеньки высокого крыльца. Она смотрела на воду канала, которая поблескивала солнцем, щурилась от солнечных зайчиков, которых пускали никелированные детали велосипедов. Мила уже знала, что велики здесь воруют так часто, что на замки для них тратится больше денег, чем на сами велосипеды. Это все ей вчера рассказала Татьяна. Мила глотала горячий чай и вдыхала запах моря и селедки – во всяком случае, эти два запаха у нее слились в один. Она сидела, и ей так не хотелось отрываться от этого безмятежного занятия, от созерцания чужой хлопотливой жизни, которая ей уже нравилась. «Это хорошо, что они живут без занавесок. Это вообще правильно. Нечего скрывать. У нас же – тюль, плотные шторы, а теперь еще и жалюзи. Просто ужас!» Мила вздохнула, поставила чашку на ступеньку и пошла в дом. Часы на большой башне, стоявшей в конце улицы, пробили два часа дня, а она даже не бралась за работу.

«Так, я начну с чеков и всего, что уже вряд ли понадобится кому-либо. Лойк сказал, что этого добра целых две коробки». Мила выдвинула ящик секретера и достала картонный короб, до верху набитый чеками. «Господи, да сколько же он их собирал!»

Когда она вытащила со дна коробки последний чек на тридцать евро за какие-то футболки (это слово Мила уже знала – видела написанным в витрине магазина) и тонкую папку с какими-то коммунальными квитанциями – на улице стало смеркаться и потянуло холодом. Это вечерний ветерок задул в открытую дверь. Мила встала, вышла на крыльцо, забрала чашку, захлопнула дверь и пошла подогреть чайник. Она не стала зажигать яркий свет, а включила настольную лампу и развела огонь в камине. Вечер был не холодный, но ей захотелось уюта. Эти дни, которые она провела наедине с чужим прошлым, растревожили ее. Сейчас ей уже казалось, что она знала этого человека и теперь наступила пора с ним попрощаться. Читая его пометки во вполне официальных документах, она удивлялась слогу – иронии и грусти, которые слышались во вполне обычных фразах.

«Он, наверное, был остроумным, а может, даже злым на язык. Он был красив. Фотографии это подтверждают. Интересно, почему он не женился? Хотя, может, просто не успел. Тянул, тянул, не решался…» Мила вдруг ощутила себя распорядительницей чужой жизни. Словно не нотариус Лойк должен был узнавать, а потом хранить тайны, а она. Когда она вытаскивала из секретера толстые бумажные конверты, ей стало не по себе. Никогда в жизни она не читала ничего, что адресовалось бы не ей. «Меня просили. Варвара Петровна так и сказала: “Я не смогу поехать. Поезжай ты и узнай все, что можно. Все – как он жил и что с ним случилось!”».

Мила обошла дом. Проверила парадную дверь, затем дверь черного входа, ту, что вела во дворик. Мила уже знала, что, кроме узкого и несколько скособоченного фасада, выходящего на канал, есть еще и тыльная сторона дома, которая являлась частью широкой улицы с высокими деревьями. И окна той стороны дома смотрели на точно такой же дом напротив, только цвета терракоты. И точно такие два окна напротив зажигались огнями, и не было никаких занавесок, и можно было видеть обитателей дома, что ужинали, смотрели телевизор, читали. Спальни находились в «задних комнатах», тех, которые выходили в маленькие палисадники. Мила уже знала, что в старину высокие налоги заставляли горожан возводить эти дома с узкими фасадами и анфиладами комнат, которые шли в глубь участка. За эти несколько дней Мила узнала многое из здешней жизни. Сейчас, оставшись одна, она не спешила продолжить работу, не спешила окунуться в чужие тайны, она хотела понаблюдать за жизнью, которая была за окнами. Сумерки сделали воды канала почти черными, огни дома напротив отбрасывали блики на мостовую – легкий весенний дождь навел глянец на брусчатку. Мила смотрела, как спешат люди на велосипедах, как пешеходы ныряют в освещенные двери магазинов, как потихоньку в свои права вступает ночь, наполненная весенними запахами. «Я одна в чужом доме, почти пустом, гулком. Но мне не страшно – вон сколько людей рядом. Сейчас немного подышу воздухом и пойду заниматься делами». Мила раскрыла окно, облокотилась на узкий подоконник и выглянула на улицу.