— Бедняжка, — говорю я. — Как это печально!

— Вряд ли, — отзывается Лидия. — Она зарабатывает кучу денег, при этом ее лицо не мелькает в журналах и ей не приходится тратить прорву времени на чертов макияж. Намного хуже, если у тебя скверные ноги.

— Могу себе представить, — говорит Мими. — Я знала одну девушку, у которой были ноги, как пеньки. Наверное, очень трудно быть чьими-то ногами во время съемки.

— Они проводят целые часы в такой позе, — отвечает Лидия.

— Я знаю одного парня, совсем рядом, который подошел бы для этой работы, — намекаю я, взглядом указывая на кабинет Александра.

— Он бы много не заработал, — смеется Мими. — Это единственная в мире работа, с которой женщины справляются лучше, чем мужчины.

— А порнушка? — спрашиваю я.

— Да, если не считать порнушки, — соглашается она.

— Мне действительно жаль девушек, — говорит Лидия, принимая перед зеркалом соблазнительную позу, чтобы хоть как-то себя развлечь. — Стала бы я раньше так себя утруждать, если бы имела хотя бы треть того, что зарабатываю сейчас? Наверное, нет. И потом, модель — профессия ненадолго. Просто диву даешься, как быстро этим гомикам-дизайнерам надоедают смазливые личики. Большинство моделей-мужчин — нормальной ориентации, так что они просто не понимают, чего от них хотят!

— Но их место всегда готовы занять русские или поляки, — говорит Мими, целуя собачонку.

— Большая часть манекенщиков — это или тощие юнцы из Северной Англии, или смуглые красавчики с юга. Откуда бы они там ни приехали — их непременно ждет разочарование.

— И голодовка, — добавляю я.

— Лучше пожалейте девушек, которым приходится голодать, — говорит Лидия. — Я хочу сказать — не занимайся делом, которое тебе так нелегко дается. Манекенщицу видно с первого взгляда. Руки синие или красные, потому что девчонки изголодались до полного нарушения кровотока. По всему телу начинает расти пушок, как у грызуна, потому что организм пытается сохранить тепло. Куча синяков, поскольку витаминов не хватает. У бедняжек анорексия. Потом все это замазывается макияжем, и девочки выходят на подиум. Иногда меня просто тошнит. Но когда тебе семнадцать и в кармане у тебя впервые в жизни триста фунтов, то какая разница, что у тебя навсегда прекратились месячные и ты не ела несколько дней? Меня это страшно бесит. В Америке по крайней мере предпочитают, чтобы у моделей было немного мяса на костях. Там можно сохранить здоровье. В Париже меньше думают о деньгах и потому готовы перешивать для тебя платье, поскольку для них это скорее искусство, чем бизнес. Но в Милане требуют, чтобы модель была тощей, как зубочистка. Помню, как к одной моей знакомой подошел дизайнер и сказал, что она стала выглядеть гораздо лучше с тех пор, как похудела. А девушка лежала в больнице с дизентерией. Узнав об этом, он высказался так: «Какая разница, если, в конце концов, она сбросила вес? Вот что главное». Я ему чуть пинка не дала.

— Мало кто в наши дни зарабатывает по-крупному, — вздыхает Мими.

— В общем, да, — соглашается Лидия. — Супермодели исчезли, и теперь всюду царят актрисы. Манекенщицы больше не получают выгодных контрактов. Единственная возможность заработать кругленькую сумму — это когда их просят кому-то помочь. Или когда они заключают контракт с какой-нибудь фирмой, производящей часы, например с Omega, как Синди Кроуфорд. Тогда ты понимаешь, что их заработок в среднем равен ВВП небольшой страны.

— Черт возьми, — вдруг говорю я, по-прежнему с полным ртом булавок. — Что за вонь?

— Мои новые духи, — отвечает Мими.

— Нет. — Я оглядываюсь. — Это все твоя дурацкая собака!

Мы заглядываем под стол. Так и есть. Под столом лужа и недвусмысленная кучка. А рядом, дрожа, сидит Крошка Ми. Кажется, она недавно страдала запором?

До представления коллекции осталось две недели, и теперь мне по-настоящему плохо. О чем я думала, собираясь в Нью-Йорк? По ночам меня преследуют кошмары. Мне снится, будто я иду по подиуму в полном одиночестве, совершенно голая, и слышу, что какой-то мужчина мне аплодирует. Понимаю, что это нормальный для моего состояния сон, но от этого он не становится менее жутким.

Убрав собачьи экскременты, мы с Лидией и Мими работали до полуночи, пытаясь понять, что можно оставить, а что нуждается в коренной переработке. Странно, но мы пришли к единому мнению, что фиолетовое платье Ванессы Тейт надо освежить. Возможно, мы часто видели его на страницах Grazia и других журналов и оно нам уже примелькалось. А может быть, оно утратило весь свой шик за пределами красной дорожки: когда Лидия его надела, Мими так протяжно и звучно зевнула, что для нас это прозвучало своего рода сигналом.

— Мне оно просто не кажется актуальным, — добавила она и продолжила: — Оно не впишется в коллекцию. В нем нет ничего шотландского или затаенно страстного. Оно выдохлось. И вдобавок в Top Shop сейчас появился какой-то жуткий клон Оззи Кларка. Не стоит мешаться с толпой.

И тогда мы сели и отпороли юбку. Верх платья превратился в блузку. Ее можно носить с облегающими джинсами или теми широкими клетчатыми брюками, над которыми я работала. Здесь еще было над чем подумать, но идея обозначилась. Я решила включить эту блузку в коллекцию. Без юбки она стала смотреться как раз в духе сороковых. Также мне захотелось пустить обшитые тканью пуговицы по всему переду, чтобы блузка вязалась с остальными вещами. И теперь Дорота и половина портних-полячек кроят шотландку и розовый шелк, а я сижу у себя и трясусь от страха.

— Все в порядке? — спрашивает Александр, по пути заглядывая в мой кабинет.

— Нет. У меня диарея, бессонница и прыщ на физиономии.

— Если бы на твоем месте был я, ты бы сказала мне: «Завяжи с наркотой».

— Не будь таким занудой. Ты же знаешь, что творится со мной перед показом.

— Да! — Он облизывает чайную ложечку. — Просто кошмар.

— Что это ты там лопаешь? — Не найдя в нем никакого участия, я чувствую легкое раздражение.

— Ах, это… Детское питание.

— Детское питание? — Я замечаю в другой его руке маленькую баночку.

— Хеди Слиман, самый шикарный производитель мужской одежды во всем мире, постоянно его ест.

— Зачем?

— Это препятствует ожирению.

— Что? Пюре?

— А что? Его не надо переваривать.

— Не понимаю, зачем все это? Причем здесь детское питание?

— Я доверяю Хеди.

— Что, перестал влезать в свои джинсы?

— И это я слышу от тебя? — Мой партнер смотрит на меня и улыбается.

— Что у тебя с лицом? — интересуюсь я. — Ты как-то по-другому выглядишь.

— Как? — говорит Александр, подходя ко мне поближе.

— Странно…

— Бодрее? Живее? У меня изменился взгляд? — Он крутит головой так и эдак, чтобы я могла рассмотреть его получше.