– Я не сержусь на тебя, – сказала я.

– Нет, ты сердишься, – возразил он.

Я снова попыталась открыть дверь. На этот раз он отодвинулся, пропуская меня.

– Пожалуйста, скажи мне, Яна.

– Нет, – прозвучало мое настоятельное возражение, но мой голос опасно задрожал. – Я не сержусь на тебя. Мы не настолько близки для этого. Я просто твоя случайная знакомая. Мы даже не друзья.

На внутренней стороне его бровей появились две бороздки, а кривые губы еще больше искривились.

– Пожалуйста, – сказал он, почти задыхаясь. – Не делай этого.

– Чего не делать? – потребовала я ответа.

Он раскинул руки в стороны:

– Я не знаю! То, что сейчас делаешь, не делай.

– Неужели ты думаешь, что я настолько глупа?

– О чем ты говоришь? – спросил он.

– Думаю, мне не стоит удивляться, что ты мне ничего не рассказываешь, – сказала я. – Не похоже, что ты уважаешь меня или мое мнение.

– Конечно, я тебя уважаю.

– Я знаю, что ты был женат! – выпалила я. – Знаю, что ты был женат и что вы расстались в твой день рождения. Ты не только ничего мне об этом не сказал, но и спокойно выслушал, как я изливаю душу о себе, о своих делах и занятиях и о том, что все это для меня значит. Я говорила тебе о своем отце и о том, что он наделал. А ты самодовольно сидел там, на своем высоком коне и с его высоты слушал.

Гас раздраженно рассмеялся:

– В смысле, я задавака?

– Да, ты думал, что я глупа или наивна…

– Конечно же нет.

– Ты держишь свой неудачный брак в секрете, как и все остальное в твоей жизни, чтобы иметь моральное право смотреть свысока на всех этих избитых жизнью людишек вроде меня, которые все еще во что-то верят.

– Прекрати! – рявкнул он.

– А ты…

– Остановись!

Он отпрянул от меня, прошел вдоль машины, потом повернулся с сердитым лицом.

– Ты не знаешь меня, Январия.

– Я в курсе, – невесело рассмеялась я.

– Нет!

Он покачал головой, бросился в мою сторону и остановился почти вплотную ко мне.

– Ты думаешь, что мой брак – это для меня шутка? Я был женат два года, и через два года моя жена ушла от меня к тому, кто был шафером на нашей свадьбе. Как тебе такое клише? Я знаю золотых рыбок, которые живут дольше. Я даже не хотел развода. Я бы остался с ней. Даже после ее романа. Но знаешь что, Яна? Счастливый конец случается не со всеми. Ты ничего не можешь сделать, чтобы заставить кого-то продолжать любить тебя.

– Хочешь верь, хочешь нет, – продолжил Гас, – но я далек от того, чтобы часами слушать и молча судить тебя. И если мне нужно время, чтобы сказать тебе что-то вроде «Эй, моя жена ушла от меня к моему соседу по комнате в общежитии колледжа», может быть, это не имеет к тебе никакого отношения? Может быть, это потому, что я не люблю произносить эту фразу вслух? Я имею в виду, что твоя мама не ушла, когда твой отец изменил ей, а моя мама не ушла от моего отца, когда он сломал мне руку. Но все же я ничего не мог сделать, чтобы заставить мою жену остаться.

У меня в животе все снова перевернулось. У меня перехватило горло, и боль пронзила мою грудь. Все сразу обрело смысл: его нерешительность и уклончивость, недоверие к людям. И боязнь обязательств.

Гаса никто из общей массы не выделял. С тех пор как он был ребенком, никто не выделял его особо, и он был смущен этим, как будто это что-то для него значило. Я хотела сказать ему, что это не потому, что он был сломлен, а потому, что все остальные были сломлены. Но не могла вымолвить ни слова. Я ничего не могла поделать, только смотрела на него – стоящего там, изнемогающего от энергии. Его грудь поднималась и опускалась от тяжелого дыхания. А я болела за него и немного ненавидела мир за переживания Гаса. Жесткий блеск погас в его глазах, а подбородок опустился, когда он потер лоб. Мне хотелось сказать ему миллионы разных вещей, но вместо этого я спросила: «Паркер?»

Он снова поднял голову, широко раскрыв глаза и приоткрыв рот:

– Что?

– Твой сосед по комнате в колледже, – пробормотала я. – Тот Паркер?

Рот Гаса закрылся, мышцы на его челюсти напряглись.

– Да, – еле выговорил он. – Паркер.

Паркер, студент-искусствовед, ходил всегда в эксцентричной одежде. Этот Паркер сбрил большую часть левой брови. У него были красивые голубые глаза и присутствовала некоторая склонность к шутовству. Я и мои друзья всегда представляли себе его в виде возбужденного золотистого ретривера в том, что касалось секса. И мы все были совершенно уверены, что его он получал очень много.

Гас не смотрел на меня. Он снова потирал лоб, выглядя таким же разбитым и смущенным, как и я тридцать секунд назад.

– В твой день рождения. Вот урод, – проговорила я.

Я не осознавала, что произнесла это вслух, пока не услышала его ответ.

– Я думаю, что это не входило в ее планы, – сказал он, отвернувшись и рассеянно глядя на парковку. – Возможно, и я как-то поспособствовал этому. Может, что не так сказал или еще что…

Все равно этот Паркер – урод, подумала я уже точно не вслух. И просто покачала головой, поскольку не знала, что еще сказать. Я шагнула вперед и, обняв Гаса, прижалась лицом к его шее. И чувствовала, как его глубокое дыхание омывает меня. Через мгновение его руки обняли меня, и мы стояли в тени, вне досягаемости одинокого прожектора парковки, держась друг за друга.

– Прости, – прошептала я ему в лицо. – Она должна была возвратиться к тебе.

Я ничуть не шутила, хотя и не знала, о какой именно женщине идет речь. Его руки крепче обхватили меня за спиной, а рот и нос прижимались к моей макушке. Внутри меня зазвучала унылая подборка музыкального коллектива «Crosby, Stills, Nash & Young». Гитара зазвенела так, словно ее струны плакали. Гас качал меня из стороны в сторону.

– Я хочу узнать тебя, – сказала я ему.

– Я тоже хочу этого, – прошептал он мне в волосы. Мы постояли еще немного, прежде чем он заговорил снова. – Уже поздно. Мы должны еще выпить кофе и вернуться домой.

Я не хотела возвращаться домой, как и не хотела отстраняться от Гаса.

– Конечно.

Он отодвинулся от меня, и его рука скользнула вниз по моей шее, остановившись на плече. Его грубый большой палец поймал самый край моей ключицы. Гас покачал головой:

– Я никогда не считал тебя глупой.

Я молча кивнула, не зная, что сказать. А если бы и знала, то не была уверена, будет ли мой голос густым и тяжелым или предательски дрожащим и высоким.

Взгляд Гаса опустился к моему рту, затем поднялся к моим глазам.

– Я всегда думал… думал, что любовь требует определенной храбрости. Я имею в виду – долговечный вариант любви. Это как пытаться сделать что-то, зная даже, что это может причинить тебе боль.