– Ну и что насчет тебя? – спросила я.

– А что насчет меня? – пробормотал он.

Мне захотелось прокашляться, но я не решилась. Тогда было бы слишком очевидно, о чем я думаю. И что чувствую.

– И ты не думаешь, что когда-нибудь снова создашь семью?

Гас отступил назад, шурша ботинками по гравию.

– Не принципиально, верю я в это или нет, – сказал он. – То, что ты не веришь во что-то, не мешает тебе хотеть этого. Главное – мечтать осторожно.

От его взгляда меня обдало жаром, а когда он наконец повернулся к бару, холод болезненно вернулся на место.

– Пошли, – предложил он. – Давай выпьем кофе.

* * *

«Мечтать осторожно». Осторожность всегда была чем-то таким, чего у меня было мало, когда дело касалось Гаса Эверетта.

И как пример – мое похмелье на следующее утро.

Я проснулась от сообщения от него. Там было написано только «Ой».

Теперь больше не было ночей, когда мы стояли на разных верандах. В воскресенье Гас пришел ко мне домой с таким видом, как будто только что провалился в мусоропровод и тот исторг его наружу. А я чувствовала себя так же плохо, как выглядел Гас.

Мы разложили шезлонги на веранде и лежали там с пакетами льда на головах, потягивая принесенные Гасом бутылки «Гаторейда»[47].

– А ты сегодня что-нибудь писала? – спросил Гас.

– Всякий раз, когда я только думаю об этом, меня уже тошнит.

Гас рядом со мной вежливо кашлянул:

– От одной мысли?

– Сожалею, – ответила я.

– Может, закажем пиццу? – спросил Гас.

– Ты что, шутишь? Ты почти…

– Яна, – ответил Гас. – Не произноси этого слова. Просто ответь на вопрос.

– Конечно, нам следует это делать.

К понедельнику мы почти пришли в себя. По крайней мере, вполне достаточно для того, чтобы начать работать за своими собственными столами в дневное время (итогом стали почти две тысячи слов к вечеру). Примерно в 13:40 Гас поднял свою первую записку за день: «Я писал тебе».

«Помню», – написала я в ответ и еще: «Это исторический момент в нашей дружбе».

«Нет, – ответил он. – Я писал тебе минуту назад».

Свой телефон я оставила заряжаться у кровати. Не сразу вспомнив об этом, я подняла указательный палец и поспешила за телефоном. В тексте сообщения говорилось только: «Ты знаешь, как приготовить “Маргариту”?».

«Гас, – набрала я в ответ. – Тут можно написать меньше слов, чем даже в записках, которые ты пишешь мне».

Он ответил немедленно: «Я хотел сделать официальный запрос. Написание заметок – это слишком непринужденная форма общения».

«Я не знаю, как приготовить “Маргариту”, – написала я ему. – Но я знаю кое-кого, кто знает».

«Хосе Куэрво»[48]? – спросил он.

Я раздвинула жалюзи и, высунувшись в окно, прокричала в сторону задней части дома, где было окно кухни:

– Погугли.

Мой телефон зажужжал: «Приходи». Я постаралась не обращать внимания на тот эффект, который эти слова произвели на меня, – на дрожь во всем теле и жар.

Я отвернулась от компьютера и пошла к Гасу босиком. Он встретил меня на веранде, прислонившись к дверному косяку.

– Ты когда-нибудь стоишь прямо? – спросила я.

– Нет, поскольку это едва ли может помочь, – ответил он и повел меня на кухню.

Я села на высокий табурет у барной стойки, а он вытаскивал лаймы, а потом пошел в гостиную за шейкером, текилой и ликером.

– Пожалуйста, не утруждайся помощью, – поддразнил он.

– Не волнуйся. Я никогда и не подумала бы делать это.

Когда он закончил готовить напитки, мы вышли на веранду и работали до тех пор, пока последние солнечные лучи не исчезли в глубокой мичиганской синеве неба, а звезды одна за другой не пронзили в ней дырки. Когда в животах у нас заурчало, я вернулась домой за остатками пиццы, и мы съели ее холодной, вытянув ноги и положив их на перила веранды.

– Смотри, – сказал Гас, указывая на темно-синее небо, где на фоне звезд пробивались две серебристые полосы света. При этом лицо Гаса сделалось таким, что внутри у меня все затрепетало. Мне нравилось видеть его уязвимым и возбужденным. Так бывало только тогда, когда он впервые видел что-то, что заставляло его чувствовать, прежде чем он успевал скрыть это.

«Иногда он и на меня так смотрит».

Я перевела взгляд на падающие звезды.

– И правда, – произнесла я.

Гас издал некое подобие смешка.

– Это в сущности мы. Мы тоже сгораем и исчезаем с небосвода.

Он посмотрел на меня пылким взглядом, который разрушил все мое самообладание, которое я так долго восстанавливала. Мой взгляд скользнул вниз по Гасу, и я попыталась что-то сказать.

– А что это за большая черная клякса? – спросила я, наклоняя подбородок к обновленной татуировке Гаса на его бицепсе, где кожа была немного бледнее. Во всех остальных местах она была оливковой.

Он выглядел смущенным, пока не проследил за моим взглядом.

– Да. Раньше тут было нечто другое.

– Лента Мебиуса. Я знаю, – сказала я, ругая себя за поспешность.

Его глаза впились в мои на несколько пугающих секунд, пока он решал, что сказать.

– Мы с Наоми сделали это каждый себе.

Ее имя повисло в воздухе, как остаточное изображение удара молнии. Наоми. Женщина, на которой, видимо, и женился Гас Эверетт. Он, казалось, не заметил моего шока. Может быть, он часто мысленно произносил ее имя? Может быть, сказав мне, что она существует, он почувствовал то же самое, как если бы показал мне фотоальбом?

– Сразу после свадьбы, – добавил он.

– А-а, – тупо протянула я.

Мои щеки стали еще горячее и даже начали чесаться. У меня был дар поднимать такие темы, о которых ему было неинтересно говорить.

– Сожалею, – заверила я.

Он покачал головой, но его глаза сохранили свой острый фокус.

– Я же сказал, что хочу, чтобы ты меня узнала. Ты можешь спрашивать меня о чем угодно.

Это звучало примерно так: «Садись на меня! Сейчас же!» Я надеялась, что выгляжу еще очень даже ничего.