* * *

Идя по коридору по направлению к бывшему кабинету Муратова, Мономах примерно представлял, о чем пойдет речь: очевидно, его беседа с завпластической хирургии, вопреки их с Гурновым надеждам, не осталась приватной. Что, в принципе, следовало предполагать: Каморин пришел в ужас от одной мысли о том, что закупаемые его отделением грудные импланты могут быть ненадлежащего качества.

Он признал, что обе Протасенко делали пластику у него, причем с разницей всего в несколько недель, однако на просьбу Мономаха предоставить несколько образцов для исследования отреагировал как-то неопределенно.

Мономах решил, что ему требуется время, чтобы воспринять такую серьезную информацию – ан нет, он побежал жаловаться к Нелидовой!

– Ну, Володя, ты даешь! – с порога накинулась на него и.о. главврача, не забыв поплотнее прикрыть дверь, чтобы у их беседы не возникло ненужных свидетелей. – Да как тебе такое в голову пришло – что импланты в отделении Каморина заражены мелиоидозом?!

– Не забывай, – ответил он, – что одна пациентка умерла, а вторая едва жива, и все это из-за инфекции, которую обе подхватили…

– Неизвестно где! – поспешила закончить за него Нелидова. – Вы с Гурновым понятия не имеете, откуда взялась эта гадость! А теперь представь на минутку, что твои предположения, ни на чем, напоминаю, не основанные, стали известны широкой публике!

– А они стали известны? – удивился Мономах. – Неужели Каморин еще кому-то разболтал?

– Нет, разумеется, но каким-то образом несколько пациенток оказались в курсе вашего с ним разговора и поспешили «слиться», хотя их готовили к операциям – буквально из-под ножа сбежали!

– Может, оно и к лучшему? – предположил Мономах. – Сейчас в моде естественность…

– Ты, пожалуйста, так не шути! – взорвалась и.о. – Может, забыл, что отделение Каморина хозрасчетное, и оно вносит в бюджет больницы огромное количество денег – наряду с твоим, тактаровским и челюстно-лицевой хирургией!

– Хорошо, что ты предлагаешь?

– Я не просто предлагаю, Володя, я требую, чтобы ты прекратил это свое «расследование»! Оно ставит под угрозу…

– Бабки, да?

– Да, если хочешь! Но не только в деньгах дело: ты хоть представляешь, что произойдет, если весть о «зараженных имплантах» просочится наружу? Да нас же проверками замучают!

– А тебя не беспокоит, что источник заражения может находиться в нашей больнице? – поинтересовался Мономах.

«Надо же, как меняются люди», – думал он, задавая этот вопрос.

Когда требовалось убрать Муратова, Нелидова была готова на все, чтобы изобличить его махинации – даже подставить под удар больницу и наплевать на ее престиж. Что ж, тогда их интересы совпали, а теперь вот, похоже, разошлись.

Этого следовало ожидать: никогда нельзя спать с начальством!

– Ну почему, почему ты так думаешь?! Никто же не умер, кроме Протасенко!

– А вот неизвестно!

– Что это значит?

– Как мы можем быть уверены, что других жертв нет?

– Ты… ты что, предлагаешь спрашивать у всех пациентов Каморина: «Простите, а нет ли у вас, случайно, мелиоидоза?!»

– Если есть, можешь не сомневаться – спрашивать не придется: свидетельства о смерти все расскажут.

– Ну да, конечно, ведь никто на свете не способен установить правильный диагноз, кроме твоего Гурнова! – саркастически скривилась Нелидова.

– Можешь сколько угодно издеваться, но ты и сама знаешь, что Иван – высококвалифицированный специалист, и даже он с большим трудом сумел найти причину смерти младшей Протасенко. Для этого потребовалось мыслить, оторвавшись от шаблонов, потому что предположить мелиоидоз в наших условиях…

– Ладно, ладно! – примирительно вытянула руки Нелидова. – Согласна, что Гурнов – гений, но это ничего не меняет: я требую, чтобы вы с ним прекратили донимать Каморина. Ты меня услышал?

Выйдя из кабинета начальства, Мономах вытащил из кармана халата телефон, уже добрых двадцать минут беспомощно вибрировавший в попытке заставить хозяина прислушаться к его безмолвным мольбам.

– Иван, богатым будешь! – сказал он в трубку. Хотя, Гурнов и так весьма состоятелен благодаря щедрости покойного тестя, оставившего все свое состояние зятю, скрасившему морфином его последние часы. – Чего тебе?

– Фи, как невежливо! – отозвался на другом конце линии патолог. – Что, потрепало тебя начальство?

– Откуда знаешь?

– Ну, Мономах, не заставляй меня раскрывать сеть моих агентов! Значит, Каморин, едва поговорил с тобой, побег ябедничать к Нелидовой?

– Только не говори «я же тебя предупреждал», ладно?

– Не буду. Хотя – я же тебя предупреждал!

– Гурнов!

– Не пойму, зачем он это сделал: гораздо проще было бы решить дело один на один, не ставя в известность нашу и.о.!

– Похоже, кто-то из пациенток пронюхал про зараженные импланты и поднял кипиш… Не представляю, как они узнали, ведь у нашего разговора не было свидетелей!

– В больничке даже стены и унитазы – ушастые, – вздохнул в трубку Гурнов. – Прежде чем говорить кому-то что-то, нужно предварительно сбрызнуть дихлофосом каждый подозрительный угол и поглядеть, что вылезет! Так что будем делать?

– Нелидова настаивает, чтобы ничего.

– Это само собой, но мы же всегда действуем супротив начальства, верно? Так что, есть у тебя план, мистер Фикс?[12]

– Даже не знаю…

– Не верю, как говорил Станиславский! Чтобы у тебя – да не было плана, как натянуть Нелидовой и Каморину нос?

– Ладно, есть одна задумка… Но это опасно, потому что совершенно противозаконно!

– Обожаю, когда ты так говоришь. Когда грабим банк?

– Не думаю, что это необходимо. Но ты, как обладатель обширной «агентурной сети», можешь оказаться полезен!

– Жаль, ты не видишь: я весь превратился в одно большое ухо и слушаю тебя очень внимательно!

– Сможешь узнать фамилии пациентов Каморина… ну, скажем, за последние три месяца?

* * *

Анатолий Верещагин не производил впечатления человека, проведшего за решеткой четыре с лишним года – ничем не примечательный мужик с невыразительным лицом, похожий на обыкновенного работягу.

Тем не менее шесть лет просто так не дают. И все же он вышел по УДО, а это также означало, что его преступление имело смягчающие обстоятельства, позволившие пересмотреть дело. Или, по меньшей мере, что у него был отличный адвокат.