этому вопросу официальное мнение оставалось неизменным с самого начала: мы не должны этого делать, пока не выйдем на соглашение о международной инспекции и контроле. Единственную противоположную точку зрения на эту проблему высказали некоторые ученые, которые были убеждены, что Советский Союз мог легко и быстро понять, каким способом произвести это оружие, независимо от того, поделимся ли мы с ними своими знаниями. Если это так на самом деле, утверждали они, если мы поделимся своим опытом, то тогда между нами появится больше доверия. Если же мы сохраним в тайне, что узнали, тогда, выказав недоверие, вызовем у них враждебность, подозрение и соперничество.

Стимсон раздумывал над этой дилеммой, мучился над ее разрешением бессонными ночами. Он привык жить, руководствуясь правилом: для того чтобы завоевать доверие, необходимо прежде научиться доверять. Но оно сталкивалось с реальностью мрачных уроков истории и абсолютной диктатуры. Президент считал, что необходимо руководствоваться здравым смыслом и ждать того момента, когда мы обретем окончательную уверенность. Бернс полагал, что незащищенная открытость будет на руку только русским.

Однако в Потсдаме все эти вопросы отошли на задний план под давлением вновь выявившихся обстоятельств. Каким образом повлияет на советский подход в процессе проходившего обсуждения европейских проблем важнейший фактор — будут обнародованы данные об испытаниях или же скрыты? Как это повлияет на советское решение принять участие в войне на Тихом океане? И на время вступления России в войну? И на ее отношение к положению в Китае?

18 июля, во время переговоров Трумэна с Черчиллем о новом оружии, обсуждался вопрос о возникших затруднениях. Подход Трумэна и реакция Черчилля нашли отражение в ноте, которую премьер-министр направил в военное министерство.

«Президент показал мне телеграммы о недавних испытаниях и спросил, о чем, по моему мнению, следует сообщить русским. Казалось, он был полон решимости действовать, однако решил обсудить, когда это лучше всего сделать. Он сказал, что лучше всего подходит время завершения конференции. Я ответил, что все зависит от результата эксперимента. Об этом новом факте знали только он и я. Думаю, что имеется хороший ответ на любой вопрос: „Почему вы не сказали об этом раньше?“ Ему, видимо, понравилась эта идея, и он сказал, что обдумает ее.

Что касается предложения раскрыть правительству его величества тот факт, что у нас есть это оружие, я не возражал против этого. Он подтвердил свою решимость во что бы то ни стало не разглашать подробностей…»

Еще раз все обдумав, Черчилль положительно отнесся к решению сообщить русским о том, что мы располагаем новым оружием. После повторного разговора 22 июля с Черчиллем Стимсон записал в своем дневнике, что премьер-министра «теперь не только не беспокоила передача информации русским, но он был расположен использовать ее в качестве аргумента в нашу пользу в переговорах. Мы четверо [Стимсон, Банди, Черчилль, Червелл] были едины во мнении, что было бы желательным рассказать русским, по крайней мере, о том, что мы работаем над этим изобретением и собираемся использовать его в том случае, если проект будет успешно закончен».

Но намерения Стимсона показать свою открытость и готовность доверять сдерживались осознанием им того факта, что ему противостоит диктаторская система, в условиях которой жили русские. Его взгляды нашли отражение в меморандуме, отправленном президенту накануне. В нем он выразил свое мнение, что основная сложность в наших взаимоотношениях с Россией выражается в том, что в этой стране нет ни личной, ни политической свободы, что в ней правит неограниченная автократия и поэтому не может быть тесных и прочных отношений между таким государственным устройством и нашим строем. Он настаивал на том, что мы должны побудить Сталина дать свободы народу в Советском Союзе. Иначе, высказывал он опасение, новая война, которая разрушит нашу цивилизацию, неизбежна. Меморандум завершали такие слова:

«Предстоящие события решительно повлияют на меры контроля над применением крупного революционного открытия „Х“ [атомной энергии]. От того, насколько успешен будет контроль над этой энергией, зависит будущее современного цивилизованного мира. Временный комитет, созданный решением военного министерства, призвал к созданию международной организации для претворения в жизнь этого решения…

Я уверен, что прежде, чем мы поделимся результатами открытия с Россией, нам предстоит рассмотреть, сможем ли мы применять какие-либо меры при любой системе контроля, пока Россия не приняла новую конституцию, о которой я уже упоминал. Если это рассматривать как необходимое условие, то мы должны быть осмотрительны и когда делимся имеющейся информацией, и когда соглашаемся с любым участием России в создании международной организации. Мы обязаны постоянно уделять внимание вопросу, как наши исследования в области „Х“ и намерение русских сотрудничать помогут приблизить нас к тому моменту, когда мы сможем решить вопрос, как нам преодолеть основные расхождения, о которых я уже говорил, в отношениях между обеими сторонами».

Другими словами, даже если наши прорывные исследования имеют только временный успех, разве не возможно использовать их для влияния на Советский Союз, чтобы сделать жизнь безопаснее для мира, когда там победит конституционная демократия, граждане станут свободными, а правители будут ограничены в своих диктаторских устремлениях? Как велика цель и как ничтожны шансы ее достижения! Но для Стимсона, как замечает Элтинг Морисон, не было пустой мечтой, «что эти трудности, со временем и при нашем старании, будут преодолены».

Утром 24 июля Стимсон показал Трумэну самое последнее послание от Харрисона, в котором называлась возможная дата, когда все будет окончательно готово для применения против Японии бомбы, которую тогда собирали на Тиниане. Президент был в восторге, сказав, что это добрый знак. Пришло время сделать последнее предупреждение Японии, чтобы та приняла американские и британские предложения для того, чтобы избежать окончательного поражения. Он хотел выдвинуть ультиматум о капитуляции сразу же после того, как с ним свяжется Чан Кайши, которому было предложено одобрить текст. За ланчем Трумэн обсудил с Бирнсом, как сообщить об этом Сталину, чтобы с его стороны в будущем не было высказано никаких упреков в том, что от него скрыли важную военную информацию. Они сошлись во мнении, что это следует сделать в рабочем порядке без подготовки.

В этот день Объединенный комитет начальников штабов участвовал во встрече с советскими союзниками. Пленарная сессия глав государств завершилась без каких-либо важных результатов, временами в ее ходе проявлялись даже разногласия, однако Сталин выказал намерение пойти навстречу пожеланиям Запада. Участники завершили заседание дружеским рукопожатием, наметив повестку дня для следующей встречи. В то время как они стояли небольшими группами, ожидая, когда подадут личный автотранспорт, президент не спеша прогулялся со Сталиным. Сохранилось письменное свидетельство об их краткой спонтанной