Не знаю, как мы будем жить с ним. Между нами — монолитная стена из льда. Я не уступлю, не откину свою гордость, и он не станет со мной церемониться. Наш лед в отношениях еще заморозит все вокруг на километры.

Я поворачиваю кран и на голову обрушивается поток ледяной воды, заставив меня визжать во все горло от неожиданности. Я ошиблась. Садаев торчал в душе под такой водой. И не превратился в глыбу льда. Монстр чертов.

Когда мне удается попасть обратно рукой на кран, закрыть его, и, клацая зубами, рывком отодвинуть стенку душевой кабинки, то вываливаюсь я прямо на Рустама.

— Ты на голову трахнутая? — спокойно интересуется он, поймав меня, — какого хрена визжишь?

— Т-ты… — только и могу выдавить я. Меня колотит, — т-т-ты… холодную воду…

— Отрегулируй и все. Нашла проблему, — он тянет руку мне за спину и снова включает воду. Вместо ледяного дыхания дракона я чувствую, как спины касается теплый воздух. Меня перестает бить дрожь. Только сейчас я понимаю, что стою совершенно голая. Прижимаясь всем телом к Рустаму. Своей ледяной кожей к горячей и твердой его.

Это не самое страшное. Хуже всего, что я бедром чувствую. Огромную… палку. Дубинку, блин, полицейскую. Только вряд ли Рустам ее носит под полотенцем. И она еще продолжает увеличиваться в размерах. Реагируя, похоже, на меня.

— Можно вопрос? — вырывается у меня, — ты уверен, что мы действительно спали друг с другом? Это не могло поместиться в меня.

Кажется, у Рустама вырывается смешок. Похоже, его развеселили мои слова. Он внезапно толкает меня обратно в кабинку и заходит сам. Занимает почти все свободное место. Огромный зверюга.

— Тебе рассказать в подробностях или повторить?

— Закрыть дверь с другой стороны, для начала, — ошалело прошу я. Обхватываю себя руками, пока теплая вода омывает тело. Струйками стекает и по торсу Садаева. Десятки маленьких блестящих дорожек. Издевательство надо мной. Они бегут вниз, прямо под край полотенца. Я могу угадать, что через минуту оно намокнет и просто сползет вниз. Показав мне то, что я боюсь увидеть.

Но еще больше я боюсь вспомнить в подробностях мой первый раз. Не знаю, почему. Странное предчувствие, что мне не стоит этого делать.

Я сглатываю вязкий комок и медленно поднимаю взгляд на Рустама.

* * *

Жарко. Мне кажется, что горячий пар поднимается не с дна душевой кабины, куда стекает вода, а от Садаева, который стоит рядом. Кислорода становится невыносимо мало и я дышу этим жаром.

— Давай, мойся, — произносит Рустам, — при мне. Не хватало, чтобы ты обварила себя, повернув не тот кран опять.

Мышцы, нервы и все внутри нервно сжимаются от его голоса. Я опять теряю контроль над своими мыслями. Это, кажется, происходит каждый раз, когда мы остаемся наедине в такой неоднозначной ситуации. Словно в голове воронка, которая затягивает стремительно в темноту, и если я буду сопротивляться — то упаду в нее. В обморок.

Может, стоит вспомнить, как бы страшно не было? Лучше сейчас, чем потом. Если я снова окажусь в его постели. Может, он сделал мне больно, или был очень груб. Издевался. Может быть, я ему сказала «нет», а он взял меня силой, поэтому я все и забыла напрочь, чтобы не травмировать психику. Если я вспомню — то буду, хотя бы, знать, что ожидать от этого человека. Может, мне стоит защищаться. Спать с пистолетом под подушкой.

Мои воспоминания обрываются на том, как он стянул с меня штаны. И трогал меня…там.

Я замираю, разглядывая тату на груди, и кажется, что комната вокруг поменялась. Стало темнее. Воду, которая падает мне на плечи, я почти не чувствую.

Подняв руку, я кладу ладонь на татуировку и провожу медленно по твердой груди Рустама. Выше. Выше. Сердце бьет об ребра до боли. Каждый вздох дается с трудом. Этот зверь может посчитать, что я домогаюсь до него. Провоцирую. Но как мне иначе вспомнить? Гори синим пламенем этот чертов клуб вместе с его владельцем — Тёмой. И с тем, что там подсыпают в напитки. У меня ничего не выходит! Не получается снова представить себя там. Голова даже начинает болеть от напряжения. Дьявол, месяц мучений, и все без толку.

— Охренеть ты резкая, — слышу смешок, — у тебя не раздвоение личности случайно?

— У меня амнезия. Пытаюсь хоть что-то еще вспомнить с того дня, — устало вырывается у меня. Я убираю руку, но Рустам внезапно перехватывает за запястье, дернув меня ближе. Плечо обжигает чем-то холодным, и я подпрыгиваю, скосив глаза. Этот дьявол льет на меня гель для душа. Выдавливая, похоже, полфлакона. Хочет, видимо, отмыть до скрипа добычу.

— И что? — продолжает насмешливо Рустам. Взгляд его я не вижу. Мне придется задрать голову для этого. Слишком уж он огромен, когда вот так стоит рядом, — потрогать меня помогает?

Широкие ладони сжимают мои плечи, намыливая. Я растерянно стою, пока он меня трет. Не то, чтобы это было неприятно, или как-то интимно…просто странно. Он что, меня правда мылит? Даже не домогается и руки в неприличные места не пихает. Поэтому у меня даже не возникает сил сопротивляться или выгонять его.

— Не помогло, — просто отвечаю я, и поясняю, — в этот раз не помогло, — задираю голову, чтобы, наконец, взглянуть на него, — а ты, кажется, больше помнишь. Не расскажешь мне? В подробностях.

Усмешка кривит губы Рустама. Взгляд почему-то меняется.

— Бля, принцесска, — выдает он, хмыкнув, — ты реально дурная немного. Не в обиду, это даже весело. Не потрахаюсь, так поржу хоть с тебя.

Вот скотина.

* * *

— Рустам, — произношу я, запинаюсь, потому что ладонь скользит по ребрам к животу, — я, вообще-то, теперь твоя жена.

— И? — он разворачивает меня к себе задом и начинает массировать спину, потом плечи. Действительно до скрипа отмывает. Везде уже летает пена, — не понял, к чему ты это. Намекаешь, что потрахаться ты не против все-таки? Тогда сделай другое лицо. Менее унылое.

— Нет, — возмущаюсь я, — я намекаю, что я — твоя жена и ты меня оскорбляешь своими словами. Про «поржать».

— Фиктивно, принцесска. Только из-за твоей беременности. И потому что у твоего отца горит с этого брака, — он говорит эти обидные слова, когда проводит мощной ладонью по шее и обхватывает ее. Как соломинку. Злость затмевают мурашки от прикосновений. Я пытаюсь усмирить свои мысли и фантазию, так некстати разыгравшуюся.

— И что? Это не значит, что с меня можно ржать. Достал ты меня, — шиплю я, сбрасывая с себя странное оцепенение, — хренова глыба льда. Холодное животное. Бесчувственное. Даже моешься под ледяной водой. Хрен я тебе буду хорошей женой. Будешь жрать одну яичницу. И спать я с тобой не буду.

— Слыш, языкастая, — Садаев ощутимо сжимает мое горло, — меня твои возмущения заебали. Просто дико затрахали. Контрацепцию купить тебе тоже принципы не позволили? Сожрала б таблетку тогда и не было у тебя проблем. Нахрен мне бы не упал этот брак с малолетней истеричкой.