— Зачем ты это делаешь? — повторяю я. Не верю. Головорез и жалость? Вещи плохо сочетаемые, — хочешь спасти меня от смерти?

— Неа. Садаев тебя в любом случае не тронет, — маньяк выпрямляется, и мне становится легче вздохнуть, — Ты не имеешь отношения к делам своего отца. И ты еще девчонка. Но ты не потянешь такого человека, как он. Его образ жизни. Его отношение к людям. Тебе не понравится то, что он будет делать… после того, как все узнает. Тебе лучше не видеть. Я знаю разницу между нами и тобой, цыпа. И прекрасно шарю в этой жизни. Жалко тебя портить.

— Он тебя убьет, когда узнает. За такое, — произношу я, пораженно понимая, что, может быть, маньяк полный отморозок и умеет хорошо притворяться, но звучит он убедительно. Хотя, первая мысль, которая посещает меня, это «у Рустама завелась крыса». Хирург. Может, он работает на его конкурентов и пытается провернуть сейчас какой-то мерзкий план. Для чего-то ему нужен мой побег.

Маньяк едва усмехается.

— Цыпа, мне охренеть как недолго осталось. Так что вообще насрать. Может и не убьет.

Я качаю головой. У меня не остается подходящих слов, но возражать неохота. Для начала стоит разобраться в его истинных мотивах.

Где-то за дверью раздаются осторожные шаги, и я испуганно пытаюсь снова проскользнуть мимо маньяка. Дьявол, это может быть Рустам! Но цепкие пальцы внезапно смыкаются на горле, и маньяк легко и почти нежно впечатывает меня в стену.

Вскрик замерзает у меня в груди: Хирург наклоняется ко мне, и, почти касаясь губами моего рта произносит тихо:

— Я женюсь на тебе, если сбежишь. У нас будет еще несколько месяцев, чтобы развлечь друг друга. А потом я оставлю тебе все свое бабло. После смерти.

— Какая разница между тобой и Рустамом? — шепчу я в панике, — вы оба из одного теста. Сам сказал.

— Я сдохну. Он — нет. Не настолько скоро, — усмехается маньяк, — целуй.

— Что? — шокировано переспрашиваю я.

— Поцелуй, говорю. Для начала. Я задолбался передергивать вечерами, думать, что первый тебя выцепил, но так и не… поимел. Думай резче. Или сейчас твой Рустам зайдет и нас прикопает.

— Ты… чертов извращенец и шантажист!

Дверь в санузел открывается, и Хирург резко отстраняется, отпустив меня. Я медленно умираю, но, когда в помещение заходит тот самый блондин с бешеными глазами, от сердца немного отлегает и я едва не стекаю обессиленно по стеночке.

— А я…. — тупо улыбаясь, произносит тот, рассматривая нас с маньяком, — я могу присоединиться. Третьим.

— Охренительная идея, — соглашается маньяк, и неожиданно бьет парня в нос. Тот отлетает и валится на пол, зажимая ладонями лицо с громким воплем. Я тоже взвизгиваю.

«Ты что творишь?» — хочу спросить я. Маньяк лениво подходит к парню и отвешивает ему пинок под задницу. Блондин отползает в ужасе угол. Между пальцев у него размазана кровь.

В этот момент в дверях появляется Рустам. Он окидывает взглядом парня, который безуспешно пытается исчезнуть, потом Хирурга, а потом и меня. Словно составляет фоторобот взглядом. Подмечает каждую деталь: мой ошалелый вид. Растрепанные волосы после умывания. Горящее от стыда лицо.

Боже, похоже, у него сложилась немного другая картина. Отличающаяся от настоящей, которая была тут до его прихода.

— Я с ним разберусь, — хмыкает маньяк, снова легонько пиная парня. Рустам даже не кивает. Только жестом показывает мне, чтобы я отправлялась на выход. Я мечтаю о том, чтобы сбежать, поэтому срываюсь с места и покидаю санузел. Только напоследок притормаживаю, оглянувшись. Я не могу бросить этого парня на произвол судьбы. Он ни в чем не виноват. Рустам теперь считает, что тот домогался до меня.

Маньяк провожает нас тяжелым взглядом, когда Садаев вталкивает меня в коридор. Я останавливаюсь, схватив Рустама за предплечья. Пытаясь остановить, сказать кое-что важное.

«Твой верный пес — крыса и домогался до меня. Тот парень не виноват. Просто попался под горячую руку» — так и не могут сорваться с моего рта эти слова. Я как рыба, то открываю, то снова закрываю его.

Идиотка.

— Он под чем-то нехорошим, — наконец, нахожу хороший аргумент я, — или пьян. Сильно. Он случайно завалился в женский туалет. Не надо его бить.

Трусливая!

— Вали в лифт, принцесска. Это уже не твоего ума дело, — просто произносит Рустам. И после его тона я не решаюсь спорить. Покорно разворачиваюсь и иду по коридору дальше.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я мерзкая. И трусливая. Но я боюсь всё рассказать Садаеву. До дрожи в коленках. Потому что боюсь последствий.

День выдался слишком насыщенным. Это я понимаю, как только переступаю порог лифта и приваливаюсь без сил к стенке. Сознание немного плывет. Холодная поверхность только слегка приводит в чувство.

Даже прикрыв глаза, я могу понять, что Рустам зашел следом за мной. Запах. Тот самый, который я запомнила. Если бы только Рустам пользовался этим одеколоном — я бы смогла его учуять и в огромной толпе.

И я испытываю чувство дежавю. Скорее всего, мы так же с ним ехали в первую ночь нашей встречи. В таком же лифте. Только сколько бы я не пыталась напрячь память и поймать ускользающие воспоминания за хвост — без толку. Похоже, мне не суждено вспомнить день, когда меня лишили невинности. Да, в каком-то смысле, это для меня трагедия.

В конце концов, второго первого раза не бывает.

— Разрешите вас угостить? — обрывает внезапно голос нить раздумий и я открываю пораженно глаза.

На секунду мне кажется, что я сошла с ума. Какого-то дьявола я снова в том ночном клубе, а рядом со мной садится парень чьё лицо я практически забыла. Обычный, прилизанный паренёк моего возраста. Блондин.

— Я не пью, — сами по себе произносят мои губы. Словно я просто вселилась в чужое тело без возможности изменить события.

— Вообще никогда?

— Вообще… кроме сегодня, — поправляюсь я, улыбнувшись. Эту эмоцию мне приходится выдавить через силу. Кое-кто сегодня оставил дыру в моем сердце и потратил весь запас нервов. Гоша, скотина.

Ну точно. Я вспоминаю свои чувства в тот день так ясно, словно это случилось сегодня. Словно я все еще переживаю нашу ссору. Но сейчас, в отличие от предыдущего раза я испытываю неподдельный восторг: мне удалось. Удалось докопаться до глубин своей памяти. Воспоминания начинают валиться на меня, словно кто-то сверху отодвинул заслонку в моей голове.