Я была полностью одета и ждала, пока нас позовут. Собственно, целый день мы провели на чемоданах, ожидая, когда прибудет конвой. Прибыл он уже после полудня. Сейчас меня и детей ждала внизу большая неудобная карета. Нас отвезут в Алансон, и Рождество нам придется встретить в тюрьме.

Да, неделя миновала, а герцог дю Шатлэ никак не ответил на предложение генерала Эдувилля. Это его молчание, конечно, не укладывалось у меня в голове, но в целом за семь дней ожидания я смогла собраться с силами и вернула себе мужество. Я приготовилась к худшему и постаралась распрощаться со всеми иллюзиями. Мужество - это единственное, что могло нас спасти. Кроме того, оставалась надежда на вмешательство Талейрана, которое могло выручить нас и в Алансоне.

Одетые по-зимнему, малыши возились на полу. Вероника поучала Филиппа:

- Синих не надо бояться. Папа все равно нас защитит. Так сказала мама.

Я подошла к ним, привлекла к себе сразу всех троих.

- Дети мои, - сказала я как можно серьезнее, - послушайте меня. Нас окружают сейчас очень недобрые люди. Они сильнее нас и увезут нас в очень плохое место, где нам не понравится. Но, хотя они и злые, мы можем от них кое-чем защититься. Надо только не плакать, не бояться и любить друг друга. Мы должны быть очень дружны сейчас.

Я догадывалась, что Филипп вряд ли понял мои слова до конца, и обращалась главным образом к дочерям, которым шел уже шестой год и которые были уже способны кое-что осмыслить.

- Нам нельзя обижать друг друга, птенчики мои. Любовь - единственная наша защита. Вы, Вероника и Изабелла, - старшие, и должны позаботиться о Филиппе, если… если меня с вами вдруг не будет. Держитесь всегда вместе. Не давайте чужим людям увидеть, что вы ссоритесь, а тем более деретесь.

Похоже, своей речью я нагнала страху на детей. В глазах Вероники показались слезы. Я поцеловала ямочки у нее на щеках, потом приголубила Изабеллу и Филиппа.

- Плакать не надо. Мы вместе, и нам пока хорошо.

- А папа? Ты же говорила, он нас защитит!

- Обязательно, - проговорила я тихо. - Так и будет. Он приедет за нами на большом вороном коне и разгонит всех врагов.

Он проучит их. И нас уже никто никогда не тронет.

- На большом вороном коне? - спросила Изабелла. - Вороной - это значит черный?

- Да, моя девочка.

Я снова сильно, почти судорожно их обняла, прижала их головки к своей груди как можно крепче. Позади скрипнула дверь. Вошла Маргарита.

- Мне приказано вас позвать, - сказала она, поправляя большой зимний капор на голове.

В её глазах тоже стояли слезы. Нам предстояла разлука. В Алансон нас повезут без сопровождения горничной. Условия содержания ужесточались, и меня лишали служанки. Но Маргарита собиралась через день-другой выехать в Алансон почтовым дилижансом, снять жилье в городе и пытаться там помогать нам. Ну, хотя бы передавать вкусное съестное… Я, нечего скрывать, была рада, что она не оставляет нас.

Казенная карета была рассчитана на шесть мест, из которых, как мне сказали, лишь три принадлежало нам. Я взяла Филиппа на колени. Рядом с нами сел вооруженный капитан - тот самый, что арестовывал нас в Сент-Элуа. Он приветствовал нас кивком головы.

- Так мы заночуем в Лифре? - спросила я.

- Да. Нас уже ждут там.

Его взгляд скользнул по мне, потом по девочкам, и лицо его слегка исказилось.

- Каков же у вас супруг! - сказал капитан в сердцах. - Чего уж скрывать, мой отец был кабатчик, я не могу похвастаться происхождением, но своего сына я бы не предал!

- Не льстите себе, - сказала я спокойно, но едко. - Мой муж, по крайней мере, сражается, как положено солдату, а вы избрали себе занятием войну с женщинами. Без сомнения, многие бретонки надолго вас запомнят.

Появился кучер - высокий нескладный малый, в рединготе с высоченным воротником. Он шатался, как пьяный, и с трудом забрался на передок. Рядом с ним уселся капрал с пистолетом наготове. Нас должны были везти под усиленной охраной: помимо капитана и капрала, на расстоянии пятисот шагов за каретой будет следовать вооруженный конвой из десяти гвардейцев.

- Кучер на месте, - сказала я с неприязнью, - так чего же мы ждем?

- Ждем еще двух пассажирок. А этот кучер…

Капитан распахнул дверцу и прокричал:

- А откуда прислан этот кучер, капрал?

- С почтовой станции. Мы всегда так делали.

- Да только сегодня вы, кажется, выбрали пьяного.

- Кто пьян? - отозвался кучер. - Что за напраслина? Верно, я был в таверне, но ел только салат и ничего больше!

Голос у него был гнусавый, тон развязный, так, что даже слушать было противно, и его возражения только убеждали в том, что кучер пьян. Капитан, чертыхнувшись, возвратился на место. В этот миг к карете приблизились Жанна Луиза де Симэз и ее дочь Аделина.

У меня защемило сердце, когда я увидела ее мертвенно-бледное лицо, прядь волос, поседевших за несколько дней и выбившихся из-под шляпы. У нее был убит сын. Я не представляла себе, как можно перенести такое горе, меня пробирал ужас при одной мысли о подобном. Как сомнамбула, она села в карету, прижимая к себе девочку, а я была полна таких жалости и трепета по отношению к ней, что даже не решалась что-то сказать: любые слова казались мне фальшивыми, плоскими по сравнению с глубиной ее боли. Я лишь на миг сжала ее руку. Она не ответила на пожатие, только скользнула по мне усталым взглядом, - таким усталым и пустым, словно у нее ни на что не было сил.

- Мы едем в Алансон, - сообщила Вероника Аделине. - Мама говорит, что там нам будет плохо.

- Плохо? - удивленно прощебетала Аделина. - Нет! Я уже бывала в Алансоне, мы встречали там Рождество. Там очень-очень красиво! Тебе понравится!

Я тяжело вздохнула, слушая этот беззаботный диалог. В этот момент Изабелла, совершенно неожиданно даже для меня, а уж для прочих тем более, вытянулась телом вперед и сильно лягнула капитана ногой. Лягнула - и замерла, поглядывая на него со злым лукавством. Капитан, выругавшись и сообразив по ее глазам, что это сделано нарочно, назвал ее «противной девчонкой» и сильно потянул за ухо. Изабелла ловко изогнулась и, блестя глазами, так цапнула