И вот.

– Можно? – Богарди, Снотра с Лираем, самые близкие кэльфы. Вошли, переминаются. Вроде и начать разговор кому-то надо, а с чего начинать? О чем говорить?

– Шона, – Снотра все же решилась. – Прежде всего, это, заметь, общая точка зрения, перестань себя винить. Ты сделала все, что могла, даже больше. Никто из нас и подумать не мог, что Котриатора можно обратить в Красного кота.

– Я тоже, – согласилась Шона. – Если б он сам не сказал…

– Мы выиграли главное, – вступил Богарди, – время. Есть целый день, чтобы придумать, как быть с Мут-Сохмет.

– Если мы не спасем Мимира, все остальное уже не будет иметь значения, – перебила его Шона. – Вы это понимаете?

– Потому и пришли, – кивнула Снотра. – У нас есть идея.

– Идти на поклон к котрифею? – Шона усмехнулась.

– Откуда ты знаешь?

– А других вариантов просто не существует.

– Да, – согласился Лирай. – Но с чем идти?

– Не знаю, – развела руками Шона. – Не знаю…

– А мы знаем! – радостно обняла ее Снотра. – Давай, Лирай, излагай.

– Надо повторить операцию «Обретение шедевра». Как тогда с Екатериной Великой. Помнишь, с чего Эрмитаж начался?

– Помню, конечно. Только где мы шедевр возьмем? Все посчитано, все описано…

– Ты меня всегда недооценивала, – Лирай делано обиделся. – Кто-то лучше меня здешние сокровища знает? Хранители? Или котрифей?

– Ладно тебе, – махнула рукой Шона. – Не хвастайся. – Неужели правда что-то отыскал? Когда?

– Давно. Придется каяться в преступлении.

– Лирай, кончай придуриваться, не время, – оборвала Снотра. – Не в преступлении, а в мистификации. Вполне нормальное дело, привычное. Для эльфов, во всяком случае.

– Ладно, уговорила, – хохотнул Лирай. – Шарю, значит, я как-то в запасниках. Может, по сотому, может, по тысячному разу. Неважно. Там в одном зале шкаф стоит. Тяжеленный, дубовый, старинный, плотно так к стене придвинут, лет двести никто с места не трогал. Что меня дернуло за него глянуть? Интуиция, скорее всего. Вроде между шкафом и стеной что-то стоит. Я это «что-то» вытянул, смотрю – Голциус, подлинник. Рисунок пером «Вакх, Церера, Венера и Купидон», утерянным считался, эльфы его по всей Голландии четыреста лет ищут, а он, оказывается, вот где. Примерно начало семнадцатого века. Голциус тогда своей гравюрной мастерской владел, к живописи только-только подступался. Шедевр маньеризма!

– Лирай, ну эту историю все знают, она даже в Летописи вошла: как ты нашел, как мы все потом позволили нашему земляку Херберту Хаверкамп-Бегеманну «найти» этот утерянный шедевр за эрмитажным шкафом, как мир ликовал, когда экспертиза подлинность подтвердила. Ты – молодец, ты лучший искусствовед в эльфийском, кэльфийском и человеческом мире. Давай уже к сути переходи.

– Перехожу. – Лирай почесал шею, сморщился. – В гостиной моей висит, видела?

– Конечно. Отличный фантом.

– Фантом в экспозиции. У меня оригинал.

– Как это? – Шона открыла рот и уставилась на Лирая как на пятьдесят третье чудо света. – Шутишь?

– Нисколько. Чего ты рот открыла? Не знаешь будто, что это для эльфов в порядке вещей. Будто в эльфийских домах не была, шедевров не видела.

И была, и видела, и знала. Подмена шедевров для эльфов – обычное дело. Благо, что копии они создают, ничем не уступающие оригиналу. Особая техника: сначала творится фантом, а потом этот фантом материализовывается. Получается совершеннейший аналог. Иногда и сами эльфы затрудняются сказать, который из двух – чей. Но благодаря именно этим их трудам множество шедевров живо и здорово и ждет своего часа выхода в свет, хотя в человеческом мире они считаются утраченными.

Но кэльфы этим не занимались никогда!

Их неписаный кодекс, внедренный в гены кэльфов еще первым Котриархом Мимиром, предписывал все найденные сокровища отдавать людям, потому что главной целью российской диаспоры кэльфов, смыслом их жизни в Петербурге было именно создание музея, его развитие и расширение, ну и, соответственно, присмотр за коллекциями. «Нечего по домам растаскивать, – говорил Мимир, – для вас весь дворец – дом, это и так все ваше».

– Зачем? – только и спросила Шона.

– Да, понимаешь… И маньеризм я не очень люблю, и цвета в рисунке нет. То есть со всех сторон не мое. И не собирался даже. А разглядывать стал, смотрю, в самом уголке под копытцами сатира – кошечка. Маленькая такая, серенькая, пушистая. Ясно, зашифрованная цветами и листьями. И так мне ее жалко стало! Не увидит же никто, не поговорит, не погладит. Ходил я к ней частенько, навещал, погулять выпускал. И так привязался, как к кельфёнку родному! Тоскливо ей одной за шкафом, грустно Все думал, что делать, как ее к себе забрать? Чезаре Тюбино подсказал.

– Кто?!

– Ну, помните его знаменитую шутку с Леонардо?

Еще бы не помнить! В середине девятнадцатого века в Милане случилась сенсация, вернее сказать – чудо: обнаружили неизвестную работу Леонардо да Винчи «Мадонна с кошкой». Юная золотоволосая Мадонна, голый крепыш на ее коленях, а между ними – рыжий котенок. Восторгу публики не было предела, искусствоведы, проведя тщательнейшее исследование, единогласно признали: Леонардо, вне всяких сомнений. И объяснение, почему картина столь долго пряталась, тоже нашлось: сам мастер не хотел ее выставлять. Датировка – 1478 год, позднее Средневековье.

Когда в тринадцатом веке святой Фома Аквинский объявил крестовый поход против колдунов, его последователь, францисканский монах Бертольд фон Регенсбург пошел еще дальше, назвав главными пособниками колдунов и ведьм… кошек.

– Кошачье дыхание источает чуму! – неслось с церковных кафедр.

– Еретик потому и называется еретиком, что он похож только на одного зверя – на кота!» (keter – еретик, kater – кот).

– Уничтожай этих исчадий ада! Сожги! Утопи! Распни!

Европа сошла с ума: церемонии уничтожения кошек собирали на площадях огромное количество людей. Отловленных кошек связывали между собой в виде пирамиды и разводили костер. В иных городах пирамида заменялась железной клеткой, и народ с любопытством наблюдал за мучениями несчастных, делая ставки, какая из дьяволиц продержится дольше. Чем громче вопили кошки, тем радостнее веселилась площадь.

Подвешенные за лапы на дерево живые животные служили мишенью для лучников и копьеносцев, их засмаливали в бочках, разрывали надвое, привязав за лапы к лошадям, сбрасывали с высоких башен на стекло и камни.

В Милане, где в то время работал Леонардо, добропорядочные меломаны с удовольствием ходили слушать «Кошачий орган» – клавиши при нажатии прищемляли привязанные к ним кошачьи хвосты, чем сильнее рыдали кошки, тем выше возносились молитвы прихожан.

На кошек сваливали все болезни, беды и несчастья.