— Представляешь, «Филипс», серия «Домашний кинотеатр»! Вот как повезло Зойке! Она так радовалась, так радовалась, жаль, что тебя, Лавруша, не было, — тараторил Скотников.

Приз, это хорошо, но где она сама-то? Снова недоуменное выражение лица.

Короче, Лаврова решила забежать к Зойке, благо, оказалась в этом районе. Одиннадцать вечера — поздновато, конечно, имея в виду обратную дорогу. Но ничего, в крайнем случае, останусь ночевать, решила Аня. Зато спать буду спокойно, не переживая за чумовую подругу, за которую несу теперь ответственность перед богом и людьми.

Поднимаясь по лестнице Зойкиной пятиэтажки, Аня в который раз набрала по мобильнику телефонный номер. Трубку не снимали. Да что же это такое?

Она остановилась на площадке как вкопанная. Вокруг двери в квартиру подруги — языки копоти. Сама дверь опечатана. Анна не верила глазам, то всматриваясь в номер квартиры, то озираясь, оглядывая площадку.

— Я дом, что ли, перепутала? — пробормотала она.

Но тут отворилась дверь соседней квартиры. В проеме показалась Зоина соседка, пожилая востроносая тетка. Аня ее знала, даже устраивала когда-то к знакомому окулисту. Как же ее зовут? Имя напрочь вылетело из головы. Зоя называла ее без имени, по отчеству.

— Здрасте, — растерянно проговорила Аня.

— Вы кто? Что-то не узнаю.

— Аня. Зоина подруга.

— Аня?

— Светлана Сергеевна! — вспомнила наконец Лаврова. — Вы меня помните? Я вас к врачу устраивала, к окулисту.

Вместо ответа женщина громко всхипнула.

— Что такое? Что случилось? Где Зоя?

— Нету больше Зоиньки, — запричитала женщина. — Горе-то, горе какое!

— Что? Что случилось?!

— Ты тише, тише. Зайди. Поздно уже, ну да ничего, у меня все равно бессонница.

Аня вошла в прихожую, прислонилась к стене.

— Что случилось?

— Выбросилась наша Зоинька из окна, — запричитала соседка, жадно вглядываясь в Анино лицо. Очень хотелось увидеть реакцию.

— Как это? — прошептала Лаврова. — Когда?

— Да вот минувшей ночью. Суток еще не прошло. — Она показала на старинные «ходики». — Вернулась в час ночи с тремя мужиками, сама разнаряженная. Мужики тоже. Прямо будто с бала какого. И мужики эти втащили ей телевизор. Огромный такой. Он даже не влезал в квартиру в коробке-то. Иностранный. Оч-чень дорогой! Купила она его, что ли? Я выглянула, спросила, а она в ответ только буркнула чего-то и в дверь шасть, закрыла. А я ж по-соседски. Поглядеть хотела, похвалить. Ой, и хорошо, что не пошла к ней глядеть-то! Телик-то ее взорвался! И пожар, представляешь? И нету Зоиньки! Она в окошко сиганула. Ей бы в пожарку звонить, а она — в окно. Расшиблась, места живого не было! «Скорая» приехала. Мы, говорят, трупы не лечим. Во как! Они и живых не лечат. Потом милиция… Но сначала пожарные. Этих я вызвала. Чую, дымом с лестницы тянет. Дверь открываю, мама родная! Что делается! Сама ведь сгореть могла, за милую душу! Бессонница меня спасла. И рассказать-то некому. Из знакомых дома только я да Венька, остальные на дачах. А с Венькой разве поговоришь? Вы ж с ней подруги были? Ты чего молчишь-то?

Тараторя, тетка все сверлила Аню взглядом. Видимо, ждала, что та начнет рвать на себе волосы, выть и кататься по полу. Но на Лаврову нашел столбняк. Она не могла вымолвить ни слова. Была у нее такая особенность: в стрессовых ситуациях горло словно перехватывала чья-то рука.

— Откель у нее деньги на такой телик-то, не знаешь? Чего она его в полночь в дом затаскивала? Магазины-то, поди, закрыты! Вот в чем интерес! А пожарные сказали, что у этого телика кабель поврежден. От этого и пожар. Милиция меня в понятые взяла. Квартиру осмотрели. Там все попорчено! И мебель, и окна. Я Марине позвонила, тетке-ее. Приедет. Хоронить… — Соседка всхлипнула. — Ты чего молчишь-то?

— А где Зоя? — шепотом спросила Аня.

— Как — где? Умерла она. — Женщина опасливо оглядела Лаврову.

— Где тело?

— В морге, где ж еще. Не в квартире же. Квартиру опечатали. Марину ждут.

— А куда ее отвезли?

— В какой морг? В эту… как ее… Ага, вспомнила… — Она назвала больницу.

— Спасибо.

Аня развернулась, вышла из квартиры.

— Постой, ты куда? Чаю-то попей. Странные они все какие-то. Как бесчувственные, — пробормотала Светлана Сергеевна и с сожалением захлопнула дверь. Пообщаться не удалось.

Аня вышла из парадного и опустилась на скамейку. Достала сигареты, закурила.

Шок, просто шок! Чушь, бред… Не может быть…

Она подняла голову и увидела окна Зойкиной квартиры. С выбитыми стеклами, с теми же языками копоти. Как же так? Почему она не вызвала пожарных? Не выскочила на лестницу? Почему вообще взорвался импортный телевизор? Это же очень известная фирма. Разве их телевизоры взрываются?

Господи, о чем я? Какая теперь разница? Ведь Зойки нет в живых! Может быть, если бы я не вмешалась в ее жизнь, она была бы жива! Сидела бы дома, плакала, хандрила, но была бы жива! Аня даже замычала, раскачиваясь из стороны в сторону.

Дверь парадного распахнулась. Оттуда вывалился невысокий щуплый мужчина.

— О, какая чувырла сидит! — хохотнул он. — Ты че тут одна загораешь? Пошли со мной, я угощаю… — Он наклонился, пытаясь разглядеть ее лицо, Аня отвернулась. — Я не понял, ты че, гордая или пьяная? Я не понял, ты че молчишь? Ладно, фиг с тобой. А я за бухаловом.

Покачиваясь, мужик направился к ларьку на другой стороне улицы.

Это был Венька. Тот самый алкаш, о котором говорила Светлана Сергеевна. Аня видела его пару раз. Он обычно приходил к Зойке клянчить на выпивку. Жалкий, похмельный, трясущийся весь. Зойка, добрая душа, давала. И борщом однажды накормила. У кого он теперь клянчить будет?

«Какие глупые, дурацкие мысли лезут в голову…»

Она снова закурила. Встать, поймать машину и ехать домой не было сил.

Венька вернулся с оттопыренными карманами, из которых торчали горлышки бутылок. Одну, открытую бутылку шампанского, держал в руке. Рука его была обмотана грязным бинтом. Он бухнулся на скамейку рядом с Аней.

— Выпить хочешь?

Вместо ответа Аня глубоко затянулась. Лицо ее озарилось огоньком сигареты.

— Ого! А ты баба фартовая! У меня таких отродясь не было!

Венька ее, конечно, не узнал, отметила Аня. Он наполнил пластиковый стакан, осушил его.

— Люблю шампусик! Редко пью, а люблю! Праздничное пойло! Хотя у нас здесь траур. А че, хорошая баба была. Она на меня не обидится, что я шампусиком ее поминаю, правда?

— Кто не обидится? — вздрогнув, Аня повернулась к нему.

— Ха! У нас здесь вчерась, вот в это время, соседка моя сверху вниз сиганула, представляешь? На моих глазах.