— Привет, орлы! — пробасил Вячеслав Иванович, держа под руку молодую женщину. — Вот, полюбуйтесь! Я вам террористку привез. Она сегодня с утра весь МУР на уши поставила. Лейтенант Горелый чуть было с перепугу ее не пристрелил. А потом еще несколько бойцов искали на этом молодом теле взрывчатку. Но не нашли. И отпустили. Тут она жалобным таким голосом сообщает, что захватила заложника! Ничего себе утро началось, а?

Мужчины молча изучали террористку. Привлекательное лицо. Слегка растрепанные каштановые волосы. Привлекали внимание глубокие темные круги под карими глазами. Да и сами глаза смотрели настороженно. И вообще выражение лица было как у загнанного в угол щенка: и укусить готова, и вроде как помощи ждет. Но щенка породистого, отметили наметанные мужские взгляды.

— А зачем вы ее к нам привезли, товарищ генерал? — спросил один из присутствующих.

— Да так уж вышло. Я к вам, вообще-то, по другому делу собирался. Меня, Денис, коллега наш питерский, Виктор Петрович Гоголев, попросил помочь одну задачку решить. Так я хочу «Глорию» к этому делу подключить.

— А зачем мадам взяла заложника? — поитересо-вался кто-то другой.

— Он единственный свидетель, — едва выговорила Аня.

Все же взятие приступом кабинета начальника МУРа далось ей с большим трудом. И петляние по мостовой в ожидании пули вслед, и унизительный обыск, и перемещение куда-то в незнакомое место в генеральском «мерседесе», и большое количество молодых незнакомых мужчин, разглядывающих ее откровенно и настороженно, — все это вызвало горловой спазм, как случалось с ней в минуты сильнейшего душевного волнения.

— Вы вообще-то усадили бы даму! — укоризненно произнес Грязнов. — Между прочим, зовут ее Анна Николаевна, — добавил он.

Ей тут же подовинули стул, Лаврова буквально рухнула на него.

— Привез я ее сюда потому, что дело, по которому она ко мне пришла, очень меня интересует. А разговаривать откровенно об этом деле в собственном ведомстве я остерегаюсь. Случаются у нас утечки информации, к сожалению. Ну что, Анна Николаевна, расскажете нам все? По порядку?

Аня попыталась извлечь из гортани звук и отрицательно качнула головой, прижав ладонь к горлу.

— Да у нее шок! — произнес мужчина постарше, примерно того же возраста, что и генерал. — Нужно ей выпить дать!

— Это можно! — Генерал извлек из портфеля и поставил на стол бутылку коньяка.

Кто-то протянул Ане чашку.

— Пей! Залпом. Там на один глоток. Ну, давай!

Аня послушно выпила, шумно вздохнула. Ей протянули кусок сыра, Аня жестом отказалась. Есть она не могла. Грязнов склонился к ней и, заглядывая в сухие, горящие страданием карие глаза, проговорил:

— Послушай меня, девочка. Здесь, в этой комнате, мои друзья и соратники, люди абсолютно надежные. С тобой стряслась беда, я это понял. Мы мимо чужой беды стараемся не проходить. Но и времени лишнего нет. Народ мы занятой. Так что не молчи, рассказывай. И ничего не бойся. Здесь тебе помогут. Ну, можешь говорить?

— Могу, — удивилась Аня.

Невидимая рука, сжимавшая ее горло, ослабила хватку. Аня кашлянула и вдруг начала рассказывать этим людям, которых она видела впервые в жизни, все, что случилось с ней за последние две недели. Она, с минувшей ночи стыдившаяся себя как прокаженной, не смевшая объяснить свою беду никому из близких, горячечно, судорожно принялась рассказывать про деньги на мамину операцию, про друга Скотникова, про демоническую женщину Третьякову и ее иезуитски умную маму Галину Юрьевну, про гибель Зойки.

Она старалась быть безжалостной к себе, захлебывалась словами, временами ее начинало трясти, и тогда в нее вливали еще глоток коньяка, и она продолжала изливать все, чем была переполнена ее душа. Про ежедневные семинары, обучающие ремеслу мошенничества и выключающие людей из реальной жизни.

— Я не знаю, как они этого добиваются. Я была как в дурмане, будто это и не я была, — еще раз вспомнив первый семинар, говорила она.

— Как добиваются? Очень просто! — подал голос мужчина постарше. Видимо, он пользовался у Грязнова особым авторитетом, потому что Вячеслав Иванович мигом обернулся к нему и попросил:

— Просвети нас, Петрович! Кто, как не ты…

— Могу, — ответил Алексей Петрович Кротов. — Судя по тому, что мы слышали, при вербовке имел место вариант гипноза, который называется индуцирование массовых контагиозных явлений психического характера.

— А по-русски? — слегка нахмурился Грязнов.

— Можно проще: многофакторное воздействие на психику. Начнем с начала: Анна Николаевна сказала, что всех гостей собирали возле одной двери, когда в зал можно было войти с двух сторон. Создали такой «накопитель», толкучку, где человек чувствует себя по законам толпы. А у нее совершенно другая психология, нежели у индивидуума. Уже с накопителя гости могут ощущать дискомфорт, тревогу.

— Так и было, — кивнула Аня.

— Дальше: шустрые девушки задавали темп мероприятия — быстрей, быстрей! Рассаживайтесь, не выбирайте мест, так?

Аня опять кивнула.

— Это установка: все уже выбрано за вас. Дальше: музыка, как говорит наша гостья, оглушительная.

— Запредельная.

— Вот-вот. Потом эти мантры «хей, хей», быстрая речь ведущего, подпевки из зала, которые мешают сосредоточиться. Короче, когда человек подвергается такому массированному воздействию: тактильному, звуковому, зрительному, информационному — пропускная система мозга не справляется. Наступает так называемое охранительное торможение. То, что в народе называют: крыша поехала. Человек в таком состоянии утрачивает критику, то есть способность логически мыслить и взглянуть на ситуацию со стороны. И вполне может совершить поступок, совершенно для него не характерный. Его эмоциональные реакции тоже искажены от эйфории до громкой истерики или ступора.

Аня вспомнила, как неестественно громко хохотала Зойка в кабачке, где отмечалось ее вступление в «Триаду». В какой-то момент Ане было тогда даже стыдно за подругу. А теперь всю жизнь будет стыдно за себя…

— Вот какие чудеса бывают на свете! — воскликнул Грязнов. — Я ведь об этой пирамиде, об этой «Триаде» — «Терции» буквально на днях говорил с Турецким.

Темные там дела творятся… Подожди, девочка, я вот что спросить хочу: ну хорошо, в первый день, когда музыка и все такое, про что нам, темным, Кротов, объяснил, когда реакции искажены, — это я понял. А потом? Ты ведь говорила, что и дальше как под гипнозом ходила. Почему?

— Не знаю, как объяснить… Понимаете, эта Ольга Третьякова — она как колдунья, что ли. Она целый зал держит, словно игрушку в ладони. И внушает то, что хочет внушить.

— Сколько же ей лет?

— Двадцать шесть — двадцать семь.

— Что же она такая всесильная? В зале-то, поди, взрослые дяди и тети сидят? — не унимался Грязнов.