Но это распоряжение действовало недолго. Почти сразу же генерала вызвал к аппарату Юза военный министр. Гучков убеждал Алексеева в том, что обстановка в столице быстро нормализуется и вскоре это почувствуется и на фронте. Алексеев счел необходимым разъяснить свою позицию. Генерал считал, что в тыл армии прибывают разбежавшиеся нижние чины Петроградского гарнизона, поэтому он и отдал приказ о предании их военно-полевым судам, «по возможности на месте для быстрого приведения в исполнение приговоров»50.

«Время, действительно, тревожное и трудное, – отмечал Алексеев 7 (20) марта. – Помощь нужна в том именно смысле, как я сказал – нравственная поддержка умеренного правительства в его борьбе с крайними. Последних нужно обуздать, ибо только тогда возможно работать, обеспечить армию и не упустить ее боеспособности»51. Эти слова были обращены к Генбери-Вилльямсу, в них еще чувствуется тон уверенного в своих силах и ясно видящего стоящие перед собой задачи человека. Очень скоро этот тон исчезнет, а генерал убедится, что в его поддержке «умеренное правительство» не нуждается. Более того, поддержка от нападок «крайних» довольно быстро понадобится ему самому. Военный министр не поддержал распоряжений начальника штаба Ставки о введении военно-полевых судов для агитаторов, однако соответствующее распоряжение генерала очень скоро стало известно революционной общественности.

Уже через 5 дней после его подписания, 9 (22) марта «Правда» поведала о нем своим читателям в статье «Расстрелять?», содержащей следующий комментарий: «Алексеев и Н. Н. Романов – друзья и ставленники отставного царя. И они идут по его стопам: опять военно-полевые суды и расстрелы для революционеров. И нас хотят уверить, будто такие господа дадут России свободу. Нет! Не свободу они дадут, а военно-полевые суды, виселицы, расстрелы. Чего же смотрят Гучков и кн. Львов? Неужели они думают, что у Романова и Алексеева не найдется веревки и для них? Разве простят Романовы свои теперешние огорчения? Как понять, что Временное правительство терпит на высших должностях таких явных, таких наглых реакционеров?»52 Эти упреки были безосновательны. Гучков не потворствовал «наглым реакционерам», скорее наоборот. Что касается Алексеева, то он, очевидно, все еще не понимал ни масштабов произошедшего, ни того, что на самом деле представляли собой Временное правительство и его военный министр. Тот говорил собеседнику в Могилеве: «Убедительно прошу не принимать суровых мер против участников беспорядка; они только подольют масла в огонь и помешают тому успокоению в центре, которое теперь наступает. Без центра мы не успокоим и фронт»53.

Прежде всего, после разговора по Юзу с Гучковым начальник штаба Ставки был вынужден уступить «требованиям представителей освобожденной армии»: в результате был опубликован и разослан знаменитый

Приказ № 1 по Петроградскому гарнизону54. «Возможно, – писала «Таймз» 13 ноября 1917 г., – что авторы Приказа № 1 не ожидали таких внезапных и стремительных последствий. Если это так, то данный факт говорит много об их сообразительности и мало о патриотизме»55. Эту оценку можно назвать исчерпывающей. Автор документа – присяжный поверенный Н. Д. Соколов – был убежденным «оборонцем», специализировался на политических процессах и, не связанный абсолютно ничем с армией, считал, что таким образом проще всего будет укрепить боеспособность армии56.

«Для революционеров, которые писали Приказ № 1, – не без оснований отмечал А. Дош-Флеро, – дисциплина была признаком империализма, и она была не нужна свободным солдатам-гражданам новой России. “Вы будете сражаться как львы за свободную республику”, – кричали лидеры революции солдатским массам, которые бросили свое оружие, и массы отвечали “Да, да!” в сердечном хоре. “Революционная дисциплина, которую каждый человек чувствует в своей душе, погонит солдат германского царя с русской земли”, – кричали ораторы на заседаниях Совета солдатских и рабочих депутатов, в казармах полков, на перекрестках улиц, где собирались солдаты»57.

4 (17) марта, связавшись с Алексеевым и получив информацию об изменениях, произошедших в Петрограде, Николай Николаевич (младший) прислал новую версию своего приказа. Именно ее, за подписью нового Главковерха, Алексеев приказал зачитать в войсках. Она содержала призыв повиноваться законным начальникам и «спокойно ожидать изъявления воли русского народа»58. Менее многословно и более емко подвел черту свершившимся событиям маршал (в 1917 г. – генерал-лейтенант, командир 12-й кавалерийской дивизии) Маннергейм: «Последняя остававшаяся сила из структур России ушла тогда, когда Царь был вынужден отречься и отказаться от наследования своего сына. Отказ великого князя Михаила от Короны на следующий день подтвердил этот факт»59.

Эти события ввергли часть военных в состояние полной прострации. «Военный сборник» известил своих читателей о свершившихся переменах сообщением «Государственный переворот в России»: «В последние дни февраля месяца 1917 года в Петрограде среди рабочих началось освободительное движение, имевшее целью свергнуть существовавший строй управления государством, выражавшийся в притеснениях, произволе и отсутствии рационального руководства страной, повлекшего за собою, между прочим, полное расстройство транспорта и вызвавшего тяжелый продовольственный кризис в стране и главным образом в столице… Государственная дума, не считая возможным при данных обстоятельствах подчиниться повелению о роспуске ее, стала на сторону народного движения и выделила из себя Временное правительство, во главе которого стал председатель Государственной думы Родзянко и в состав которого вошли депутаты различных прогрессивных партий. Солдаты и рабочие признали это Временное правительство, и целые части спешили засвидетельствовать ему свою преданность. Министры прежнего режима были арестованы и заменены комиссарами нового правительства с князем Львовым во главе (подчеркнуто мной. – А. О.)»60.

Из текста сообщения официального органа Военного министерства с полной уверенностью можно было сделать несколько выводов: государственный переворот поддержан страной, которой теперь управляет Временное правительство то ли с Родзянко, то ли со Львовым во главе и армией; вопрос о монархии будет решен Учредительным собранием61. Как же мыслили в это время избранники народа? 14 марта, в разгар революционных событий, Поливанов сказал Ноксу: «Сейчас вы увидите, что все будет хорошо». На следующий день англичанина успокаивал уже Родзянко: «Мой дорогой Нокс, Вы не должны волноваться. Россия – большая страна, и может позволить себе одновременно вести войну и управиться с революцией»62. Львов также находился в восторге от происходившего. «Вперив взор в потолок, – вспоминал князь Г Н. Трубецкой, – он проникновенно шептал: “Боже, как все хорошо складывается!.. Великая, бескровная…”»63

Вспоминая о настроениях, витавших в это время среди героев Февральской революции, один из ее очевидцев не мог удержаться от того, чтобы не вспомнить слова Карлейля: «Это был вид миража, выработанного верой»64. Первые документы новой власти были явным тому свидетельством. 7 (20) марта Родзянко обратился к крестьянам от имени Государственной думы. Он призывал их защитить свободу и ради ее завоеваний обеспечить хлебом и продуктами армию, чтобы она не допустила поражения и восстановления старых порядков.