Клеменс сообразила быстрее меня, хотя вовсе не задумывалась над такими вопросами. Как-то вечером я поймала ее за странным занятием. Она старательно, чуть не высунув язык от тщания, выливала из ложки что-то в широкую свечу, которая всегда горела по ночам в коридоре у спален. Пугать ее не стала, дождалась, пока та закончит, и только тогда спросила:

— А что ты делаешь?

Женщина все же подпрыгнула от неожиданности и совершенно по-детски спрятала ложку за спину.

— Я компенсирую! — поспешно заверила меня она.

— Глупости не говори, — отмахнулась я. — Если бы не ты, ничего бы этого не было, а я сдохла бы в канаве. Так что ты делаешь все-таки?

Клеменс поманила меня ближе. Я послушно подошла к свече и даже на расстоянии двух шагов уловила кисловатый, острый аромат цитронеллы.

— От комаров верное средство, — извиняющимся тоном пояснила Клеменс. — Оно в первый раз случайно получилось, лавандовое вечером переливала в маленький флакончик, хотела на подушку капнуть, а оно на свечку пролилось. Потом пока не сгорела, все лавандой пахла. Вот я и пробую потихоньку.

— Клеменс, ты гений! — официально заявила я. Женщина покраснела, хоть и не совсем поняла, с чего вдруг такой восторг.

А фантазия моя наконец-то заработала в полную силу. Через неделю был заключен договор со свечным заводиком при пасеке неподалёку от посёлка Ирен, и у нас появились в ассортименте ароматизированные свечи и сухие духи.[1]

Клиенты потянулись толпами.

В устав гильдии пришлось вносить поправки.

Теперь, когда мы занимались не только продажей цветов, а и в каком-то смысле производством товаров, необходимо было переписать некоторые пункты, да и взносы в итоге повысились, зато и доходы — тоже.

Герцогиня нервно дернула щекой, когда я ей предъявила переправленный устав, но поперёк ничего не сказала. Конечно! Скажешь тут, когда за ароматическими маслами целая очередь стоит, и прежде всех венценосная семья в полном составе.

Наши визиты во дворец продолжались на регулярной основе, только теперь мы продвигались по залам еще медленнее, потому что каждый второй придворный считал своим долгом подойти к де Сурри, засвидетельствовать почтение и напомнить, что именно к нему следует наведаться ее подопечной после того, как она разберётся с королевским заказом.

Такими темпами не раньше следующего года, хмыкала в таких случаях про себя я.

Ее светлость раздирали двойственные чувства. С одной стороны, ей льстило подобное внимание и даже местами заискивание. Она такого, кажется, не видела со времён смерти ее мужа: герцога в свое время при дворе побаивались. Благодаря общим увлечениям, — в частности, охотой — он имел немалое влияние на короля, отца нынешнего монарха, и не стеснялся им пользоваться в своих интересах.

С другой, всем этим почетом и вниманием она была обязана мне, что вставало ей как кость поперёк горла. Да еще постоянно таскающийся за нами маг не добавлял хорошего настроения.

И, будто чувствуя назревающий конфликт, в один прекрасный день де Бельгард наконец-то решился.

Мы уже закончили с очередным визитом, я описала еще три зала и два коридора из королевского флигеля и покорно шла за ее светлостью на выход. Маг, доселе следовавший за нами на расстоянии дыхания, поотстал, а затем и вовсе остановился.

— Лили! — окликнул меня де Бельгард, и я вздрогнула. Непроизвольно. Он, кажется, впервые ко мне обратился лично, да еще и по имени. Герцогиню напрочь перекосило, но она нашла в себе силы сдержаться и, небрежно кивнув на прощание племяннику, продолжила путь к дверям. Я же, вдохнув поглубже, — и вовсе не для того, чтобы декольте выделилось повыгоднее, а чтобы держать себя в руках, — повернулась к магу.

— Слушаю вас, — стараясь, чтобы голос не дрогнул, ответила я. Отношение к де Бельгарду у меня было неоднозначное. Как мужчина он мне нравился, а как мага я его откровенно боялась, и второе чувство превалировало, поддерживаемое здравым смыслом. Поэтому я всегда делала вид, что никакого мага рядом нет, и старательно не обращала на него внимания. В пределах приличного, разумеется. Беседа о погоде, приветствие и прощание — вот, собственно, и все, что он от меня видел за эти недели.

— Мы, кажется, договаривались на ты. И Терри, пожалуйста, — улыбнулся он краем губ, а у меня сердце сделало кульбит и куда-то провалилось. Вроде и не касался меня, а мозг уже отказал. На всякий случай я отступила на шаг и растянула губы в улыбке.

— Хорошо. Так о чем вы… ты хотел поговорить?

— Не здесь, — мотнул головой де Бельгард. — Пойдём ко мне в кабинет.

И галантно предложил мне локоть. Я послушно за него взялась самыми кончиками пальцев и проследовала за магом по коридору. Никаких порталов, хвала Пресветлому, не предполагалось.

Кабинет Верховного мага в Солейле почти в точности повторял его же, но в старом дворце. Только открытые по случаю августовской жары окна выходили на выкопанный недавно пруд. Воду налить в котлован уже успели, а рыбу еще не запустили, поэтому, помимо мелкой ряби от ветра, ничто не нарушало зеркальную гладкость поверхности.

Садиться маг не стал, я тоже решила постоять. Неизвестно еще, о чем речь пойдет, может удирать придется в спешном порядке.

— Странно как-то об этом говорить… Никогда не думал, что скажу такое женщине, — маг потер ребром ладони висок, собираясь с мыслями. Я, честно признаться, тоже распустила свои, и те метались, не желая собираться в приличное упорядоченное состояние. Зачем он меня позвал, да еще и в кабинет? Ну не в любви же объясняться. Хотя, судя по серьезному выражению лица…

Или, может, он прознал о моих встречах с отцом? У меня так и не было возможности выяснить, чем таким отличились де Брассье. Простое упоминание фамилии вскользь, в разговоре, ничего не дало — герцогиня не заметила моих шпионских потуг и проигнорировала попытку завязать разговор о знатных семьях: мол, не мое это дело.

Да и вообще в Солейле приходилось больше полагаться на наблюдательность, чем на пояснения ее светлости, потому что рот она открывала крайне редко, и то чаще для команд. Представлять меня министрам и придворным и подавно никто не торопился, поэтому мои еженедельные доклады отцу выглядели примерно так: «Толстый боров, любящий бантики на одежде, допущен к королю днем. Кажется, брадобрей. Нёс саквояж с чем-то металлическим» или «Высокий, вечно всем не довольный брюнет. Важный, как министр, но был замечен мною с ночным горшком. Наверное, лакей. Допущен утром и вечером».