Жизнь потихоньку втянулась в привычную колею. Будто и не было суеты с гильдией, изучения законов и визита во дворец. По утрам я помогала наполнять корзины букетиками, только теперь вместо однообразных пучков фиалок мы с цветочницами тренировались составлять настоящие композиции с ранними хризантемами, георгинами и отцветающими пионами. В ход шли ветки не только цветущих растений, но и папоротник, тонкие ниточки берграса и пушистые лапы аспарагуса.

Мало кто из простых горожан был допущен в зал во время церемонии. Но каким-то образом весть об оригинальном украшении разнеслась по Ровенсу, и букеты в новом стиле стали пользоваться бешеной популярностью. А благодаря обилию в них посторонней травы цену удавалось держать приличной.

Де Брассье меня больше не вызывал. Кто-то, судя по всему, докладывал ему о каждом моем шаге, а раз меня не приглашали во дворец — смысла встречаться с биологическим отцом не было.

По вечерам я долго вертелась в душной комнате. От жары не спасали ни ставни, ни мокрые простыни, вывешенные на окне. Камень здания прокалялся за день до такого состояния, что к стене лучше было не прислоняться, иначе существовал риск получить ожоги. Кроме погоды, спать не давали и мысли.

К разгадке собственной личности я ближе не становилась. Воспоминания всплывать отказывались, все, что мне было доступно, по-прежнему касалось обслуживания себя и быта. Очень хотелось вернуться во дворец и посмотреть повнимательнее на принцессу, удостовериться, что она меня и правда не узнает. Но кто же меня пустит?

С церемонии помолвки миновало не меньше недели. Признаться, я сбилась со счета. Все дни настолько походили друг на друга, что проще было отмечать время рынками: миновал главный городской — вот и воскресенье прошло…

Когда в калитку дома Клеменс снова постучали.

Уже знакомый мне лакей в темно-зеленой ливрее стоял на пороге и вежливо улыбался. Запомнил-таки, что со мной лучше обращаться как с дамой.

— Мадмуазель Лили, вас ожидает ее светлость, — пояснил он очевидное.

Я уже привычно кивнула Клеменс и отправилась к карете. В наш переулок проехать умудрялась только телега с цветами, любой транспорт чуть роскошнее и просторнее застревал между домами, так что пройти пришлось почти квартал. Лакей вышколено подал мне руку, я забралась на сиденье и ухватилась за него покрепче. Трясло на брусчатке по-прежнему неимоверно.

Рессоры бы им, подумалось вдруг, и висок прострелило знакомой болью. Так всегда происходило, когда мысли из прошлой жизни пытались просочиться в мою нынешнюю — полупустую — голову.

Что такое рессора я, впрочем, представила себе весьма смутно. Вряд ли даже смогла бы нарисовать, слишком обтекаемое для меня понятие. Неужели в Морингии уже додумались до какого-то устройства, облегчающего тряску? Как бы узнать потактичнее? Может, с принцессой приехали горничные или какие-то слуги, которых можно расспросить? Только опять же, придется сначала попасть во дворец.

Интересно, что понадобилось от меня ее светлости?

В день помолвки мне вполне ясно дали понять, что цветочницы, в их числе и я, годятся только выручать благородных в критических ситуациях. На получение благодарности от королевской четы или какие-то нематериальные вознаграждения вроде внеочередного открытия гильдии можно не рассчитывать, так что чудес я не ждала.

Сад ее светлости в этот раз выглядел куда ощипаннее. Кажется, для нее тоже прошедшее празднество не прошло даром.

Выйдя из кареты, я проследовала за лакеем сквозь роскошные анфилады залов. Он нигде не задерживался, я тоже старалась не отставать.

Меня ожидали по другую сторону особняка, в саду, где в тени беседки расселись с послеполуденным чаем воспитанницы герцогини с ней самой во главе. Низкие белёные столики были густо уставлены пирожными и выпечкой, благоухавшей корицей. Рот моментально наполнился слюной.

Коричные палочки даже на рынке не продавались, только в специализированных лавках и на вес алмазов, не золота. Почти вся партия, что привозилась с востока, сразу поступала в Солейль, до прилавка доходили только некондиционные: передержанные или подтухшие за время перевозки, но и те мгновенно раскупались зажиточными горожанами. Однако откуда-то я знала, какова выпечка с этими измельчёнными в труху палочками на вкус.

Даже не удивившись новому факту своей биографии, я присела в реверансе перед собравшимися дамами и застыла, ожидая позволения подняться.

Ее светлость не торопилась, аккуратно опустошая чашку и глядя в нее же, на завораживающую игру чаинок.

— Ты оказалась весьма полезна, — наконец уронила она в тишине, нарушаемой только шелестом ветвей и редким позвякиванием ложечек. От ветра их покачивало на блюдечках. Девицы, как им и положено, даже размешивая чай, делали это виртуозно и беззвучно. — Ее величество высоко оценила результат. Как и его величество, и ее высочество.

И что мне надо на это сказать? Я молодец? Растянув губы в легкой улыбке, я оглядела ровные ряды девиц, занявших все лавки, в поисках места, чтобы присесть. Чай бы тоже не помешал, хоть и жара стоит.

Но нет, свободных участков лавок не находилось: воспитанницы сидели настолько плотно, что чихни на одну — с другого края кто-нибудь свалится. Что-то мне кажется, подобное неспроста. Приглашать меня присесть или приказывать маячившей неподалёку горничной нести дополнительный стул никто не спешил.

Похоже, мне указывают на мое место. Где-то в ряду той же прислуги. Миленько.

— Последние дни город наводнили грубые имитации тех букетов, что украшали зал к торжеству, — отпив немного, неторопливо продолжила герцогиня, не обращая внимания на мои красноречивые переминания с ноги на ногу. На меня она не смотрела, сосредоточившись на выборе очередного пирожного. — Куда беднее и вульгарнее, но среди аристократии они неведомым образом стали популярны.

Остановив свой выбор на песочной корзиночке с фруктами, де Сурри аккуратно, щипчиками, переложила ее на свою тарелку. Мельком бросила на меня взгляд, удовлетворенно усмехнулась краем рта и сняла с густого маслянистого крема кусочек груши двузубой вилкой.

— Научи моих девочек собирать такие композиции. А еще лучше что-нибудь новенькое. Нам не к лицу уподобляться черни, — выдала она, отправляя грушу в рот. — Заплачу щедро, не сомневайся. Конечно, таким, как вы, тех тридцати ливров за глаза хватило бы на всю жизнь, но никто не посмеет упрекнуть герцогиню де Сурри в скаредности. Скажем, ливр за урок?

Она наконец-то посмотрела мне в лицо, нисколько не сомневаясь, что я сейчас рассыплюсь в благодарностях и понесусь учить ее девиц искусству букетосложения.

С моего прошлого визита сюда отношение ее светлости ко мне откровенно изменилось. Если поначалу она благосклонно кивала и в чем-то даже соглашалась, то сейчас мне явно пытались продемонстрировать пропасть, разделявшую простых людей вроде меня и элиту. Похоже, интерес ко мне Верховного мага не остался незамеченным. Де Сурри оный не одобрила и решила преподать мне урок, дабы не зарилась на того, кто настолько выше меня по положению.