Багратион молча приложил к глазу подзорную трубу, от чего стал сильно похож на киношного пирата.

– Какой-то улан… – молвил сам себе под нос Петр Иваныч. – Однако шибко скачет. Может, от главнокомандующего какая весть? Не думаю, правда, что добрая…

– …надцатого уланского полка корнет Иевлев! – спешившись, всадник поспешно представился генералу. – Осмелюсь доложить, ваше высокопревосходительство. Ратманы Кенигсберга, узнав он нашем поражении, отворили французам ворота.

– Вот как, значит… – покачал головой князь. – Выходит, не наш теперь Кенигсберг… Выходит, не наш… Ладно! Ротмистр!

– Слушаюсь, ваше высокопре…

– Извести всех командиров – отступаем к Неману. Там, даст бог, отдохнем.

– Слушаюсь!

Однако же отдохнуть не пришлось. Не прошло и пары часов, как прискакал адъютант главнокомандующего Беннигсена, передав личный приказ арьергарду: встать на пути противника и прикрыть отход остальных сил.

– За мной, – нахмурясь, Багратион махнул адъютантам и медленно погнал лошадь вдоль маршевых колонн, понуро плетущихся к Неману.

– Приказывать нынче не могу, братцы… – сняв шляпу, поклонился солдатам генерал. – Вижу, какие вы… Знаю, как пришлось… Однако снова надобно драться. Окромя вас некому за Россию-матушку постоять. Не приказываю ныне – прошу.

Тяжело, угрюмо и молча русские колонны привычно перестраивались в боевой строй. Сверкнули на солнце штыки.

– Спасибо, братцы, – кланяясь, благодарил генерал. – Спасибо…

* * *

Денис Васильевич несколько пришел в себя лишь после Тильзита. Отступающие русские армии переправлялись по мосту через Неман. День выдался жаркий, однако Багратион хмурился, кутаясь в вечную свою бурку, типа той, что когда-то подарил Давыдову. Князь не любил проигрывать, отступление действовало на него плохо, навевало хандру и разные грустные мысли.

Глядя на командующего, загрустил было и Денис. Так бы ходил мрачный неизвестно сколько времени, если бы не услышал вдруг невзначай разговор нижних чинов. То ли это были пехотинцы, то ли из артиллерии, а может, и вообще егеря, не важно. Куда важнее неожиданно стали для Давыдова их слова, весь разговор их. Солдатушки говорили о России. Все! Неман – граница, дальше – родная земля, и Бонапартия туда пустить решительно никак невозможно. Вот просто никак. Костьми лечь, но не пустить, не отдать Родину на разграбление. Солдаты даже не сомневались – «не отдадим, ужо Бонапартию накостыляем».

Все это говорили без всякого пафоса, обыденно и просто, словно само собой разумеющуюся вещь. И главное, ничуть не сомневались, что Наполеон будет разбит, а захватчики – изгнаны. Рано или поздно, а случится именно так!

Эта убежденность, уверенность в победе передалась и Денису… Тем более что молодой человек знал наверняка – так все и будет! Пусть трудно, кроваво, но… Будет отступление, будет Смоленск, оставленная на поругание Москва… Но будет и Березина, и Лейпциг, и русские войска в Париже!

Подумав так, Дэн устыдился грустных своих мыслей. Но ведь и правда – разобьем Наполеона! Это точно! Он, Денис, это знал. Так, выходит, и солдатушки знали? Чувствовали… Правда, вот доведется ли им дожить до славных русских побед?

Шли по мосту войска, отступали. Угрюмо, невесело, однако же – в полном боевом порядке. Со стороны занятого неприятелем Тильзита послышался гул орудий. Французы попытались обстрелять переправу… Опоздали. Уже переправились почти все.

В этот вот момент Петр Иваныч, никогда не забывавший о своих солдатах, вновь отправил Давыдова к интендантам.

– Ты уж, Денис Васильевич, голубчик, разберись, где там наши обозы? Ежели будут говорить, мол, пропали – не верь. Стой на своем и, если что, на меня ссылайся.

– Разберусь, ваше превосходительство! – вытянулся в струнку гусар. – Разобрался бы и раньше, кабы не Фридланд.

Вновь прихватив верного ординарца Андрюшку, Денис набросил на плечо ментик и, вскочив в седло, поскакал в небольшое селение Амт-Баублен, в штаб главнокомандующего русской армией генерала Беннигсена.

Приехали быстро, и Давыдов, поручив лошадей Андрюшке, ходко поднялся по широкой вычурной лестнице вверх, в приемную залу, полную всякого рода людей. Штаб-квартира располагалась в огромном доме какого-то сбежавшего от войны литовского помещика. Толстые стены, башенки и развешанные по коридорам старинные щиты с гербами делали особняк похожим на рыцарский замок. Вполне себе романтическое место… кабы не тусующийся народец: офицеры, статские, какие-то подозрительные иностранцы с повадками лошадиных барышников и маклеров. Все суетились, бегали, шныряли, а Беннигсен, снисходительно сдвинув брови, обсуждал какие-то важные дела.

Как тут же выяснил гусар, командующий уже послал к Наполеону верных людей, готовить почву для перемирия, и теперь в штабе с нетерпением ждали приезда французских парламентеров.

Впрочем, Давыдову до этого не было никакого дела, имелся конкретный приказ наладить снабжение.

Схватив за локоть какого-то пробегавшего мимо драгунского майора, гусар спросил про интендантов.

– Снабженцы? Кажется, там, слева, во флигеле.

Махнув рукой, майор озабоченно побежал дальше по каким-то своим делам, видимо, очень важным.

Давыдов подался было к лестнице… и тут вдруг заметил Фельдена, интенданта! Вытянутое, приплюснутое с боков, лицо его выказывало нынче некое оживление. Впрочем, сейчас в штабе Беннигсена суетились все. И тем не менее…

– Ах, это вы, ротмистр… Да помню, помню я про ваши возы. Отправлю, сегодня же отправлю.

– Так я могу сопровождать?

– Да, да, конечно… Подождите пару часов – я сделаю все бумаги. Сейчас же, ей-богу, не до вас, прошу извинить…

Наскоро поклонившись, интендант вновь куда-то помчался… И вдруг все застыли! Разом. Ветром пронесся слух:

– Перигор!

– Французский посланник.

– Едет!

Ага, смекнул Денис – видать, этого-то черта тут все и ждали.

С лестницы спустился сам генерал Беннигсен в парадном, увешанном орденами мундире. Блеклое, как у вяленой воблы, лицо его больше походило на плутоватую физиономию биржевого спекулянта, нежели на волевое лицо русского генерала. Да он и не был русским, этот черт Беннигсен, даже подданным российской короны не был. Так, наемник… Прости, господи – государев слуга.

Вслед за генералом все подались на крыльцо, а во дворе уже показался посланник – чванливый молодой человек, расфуфыренный, словно петух. Луи-Эдмон де Перигор явился в сопровождении кирасиров и смотрел на русских, словно солдат на вошь.

– Вот ведь черт… – хмыкнул Давыдов.

Денис узнал его – года три назад мелькал в Петербурге на светских раутах этот тощий французский мальчик, племянник всемогущего Талейрана. Заискивал, улыбался, рад был дружить со всеми…