— Твой отец?

— Точно! Он совсем не изменился, представляешь? Мать наша старухой в гробу была. Измучилась, нас поднимая. А этот… с позволения сказать, мужчина, будто законсервировался. Стройный, холеный, гладкий. Весь из себя нарядный. «Девятка» опять же вишневая с литыми дисками.

— Он тебя узнал?

— Смеешься? Он и думать о нас забыл. Я два раза представился, прежде чем он вспомнил, что у него есть сын по имени Давид. Сначала, конечно, дал ему в морду. Но это я защищался…

— Помог тебе отец?

— Я тебя умоляю, — фыркнул Дато. — Но пыль в глаза пустил. Повел в ресторан (не к себе домой — заметь!), назаказывал всякого и давай со мной по-мужски разговаривать. Поведал о том, что все эти годы жил под дамокловым мечом. Якобы женщина, с которой он уехал, оказалась агентом разведки недружественной державы, и все годы он вынужден был скрываться от нее и от КГБ.

— Да ладно? — Маша не сдержала смешка.

— Я тебе больше скажу. Только ради нас он якобы не выходил на связь. Боялся за нашу жизнь. Когда шпионка погибла (естественно, по его словам, насильственно, хотя я узнавал, она скончалась от сердечной недостаточности), его настигли новые напасти. Кто-то из друзей взял его в партнеры по бизнесу, но кинул, и за ним все годы охотились бандиты, да и теперь он в ужасном положении. И вишневая «девятка» не его, он просто на ней ездит.

— Ты ему верил?

— Нет. Но по наивности допускал, что доля правды в его словах есть. К тому же он был очень убедителен. И слезу пускал, и в грудь себя кулаком бил. Потом-то выяснилось, что врал он во всем!

— И чем дело кончилось?

— Обещал помочь. Оставил мне телефон, велел звонить. Но, как ты уже, наверное, догадалась, номер оказался «левым». До сих пор не знаю, где он, что с ним. Жив ли вообще. Мог бы, конечно, разыскать, да плюнул я на это. Пусть себе живет.

Машины слезы высохли. А вот нос оставался мокрым. Она украдкой вытерла его рукавом — платка-то взять не додумалась.

— Будешь еще виски? — спросил Дато.

— Нет, не хочу больше.

— С меня, пожалуй, тоже хватит.

Его руки были холодными. И все равно Маше не хотелось, чтобы он выпускал ее из объятий. Так бы и уснула в них…

— Смотрю, ты все носишь последний отцовский подарок, — сказал Давид, заметив на ее шее цепочку с кулоном.

— Не снимая.

— А мой выбросила, наверное, — усмехнулся Дато.

— Нет. Я надела его на шею человека, который уже умер… С ним и похоронен. — Она имела в виду свою дочь. Саша как-то нашла ключик в ящике стола, куда Маша его швырнула, и нацепила на себя. Снять не давала. В итоге проносила его всю жизнь. И умерла с ним…

С ключом от сердца брата своего отца!

— Ты спать хочешь, я вижу. Пойдем?

«Неееет, — мысленно застонала Маша. — Только не сейчас! Еще минуточку, другую, третью…»

— Да, пойдем, — выдавила она из себя, но не шелохнулась.

— Совсем тебя разморило, — улыбнулся он. — Ну-ка встань… — Дато помог ей подняться. Затем надел кофту, повесил на руку пакет, в который сложил мусор, потом поднял Машу на руки. От неожиданности она ойкнула. — Такая же легкая, как раньше!

Она крепко обхватила его шею. Машу так давно не носили на руках, что она стала забывать, как это. Стало немного страшно. Вдруг уронит?

— До дома донести не обещаю, но до шоссе, где поймаем такси, могу.

И тут Маша саму себя удивила! Взяла и поцеловала его!

Но, едва припав к его губам, устыдилась и уткнулась лицом в плечо.

— Маша, — услышала она шепот Дато. — Посмотри на меня.

Она мотнула головой.

— Пожалуйста.

Маша посмотрела. Глаза Дато были так близко, что она увидела лопнувшие в них капилляры. По всей видимости, он мало спал последнее время.

Он внимательно смотрел на нее. Длинные ресницы полуопущены. К ним так хочется прикоснуться. В юности она любила подносить к ним подушечки пальцев и ощущать, как ресницы щекочут их, когда Дато моргает. Как будто бабочка, сидящая на ладони, крылышками взмахивает…

Дато медленно приблизил свои губы к ее. Коснулся их очень осторожно, почти робко.

Маша закрыла глаза, готовясь отдаться поцелую, но тут Дато поскользнулся. Трава под ногами была влажной, и подошвы его ботинок поехали. Он едва не потерял равновесие, но удержался на ногах и не уронил Машу.

Вдруг что-то грохнуло.

— Что это? — испугалась Маша. — Как будто выстрел!

Давид и сам об этом подумал. И стал шарить взглядом по сторонам, прикидывая, куда им спрятаться от пуль. Но тут бабахнуло еще раз, уже громче.

— Салют! — засмеялся Дато.

Маша уже сама видела разноцветные брызги в темном небе.

— Помнишь, ты рассказывала, как ждала фейерверка после выпускного бала? — спросил Дато.

— Да.

— Считай, должок через двадцать лет вернули! — Он легонько подкинул ее. — А теперь побежали!

И он припустил к шоссе под грохот залпов.

…А тот, кто сидел в кустах, выругался сквозь зубы. Он промахнулся! Упустил такой момент! Подобрав гильзу, он швырнул ее в реку. Потом сунул пистолет в карман, прикрыл его свитером и скрылся с места, которое так и не стало местом преступления.

Он слышал звонок, но не мог разлепить веки, чтобы найти телефон. Вспомнил, что оставил его на тумбочке, протянул руку, нащупал. Глаза все еще не открывались. Как будто они заклеены.

— Алло, — хрипло каркнул Давид, поднеся аппарат к уху.

— Дато, спишь, что ли?

— Угу…

— Время одиннадцатый час!

— Ммм…

— Ты хоть понимаешь, кто тебе звонит?

— Э…

— Быстро просыпайся!

Дато резко сел. Протер кулаком глаза и смог-таки их открыть.

— Балу, привет, — поздоровался Дато, прочитав имя на экране.

— Здравствуй. Ты всегда дрыхнешь до обеда или это исключение?

— Поздно лег.

— Давай спрыгивай с кровати, топай в душ, пей кофе. В общем, взбодрись. У тебя через полтора часа встреча.

— С кем?

— С человеком, который может рассказать тебе кое-что о покойном брате.

— Серьезно? А что именно?

— Не могу знать. Мне не сообщили.

— Кто хоть этот таинственный всезнайка?

— Ты его должен помнить. Это Папа.

Конечно же, Дато его помнил. Причем очень хорошо.