Давид прежде чем позвонить, рассмотрел «фрески». Написаны они были с большим мастерством. Папа на них легко узнаваем. За те годы, что Дато не видел его, он мало изменился. Что неудивительно, ведь он в двадцать с небольшим выглядел как сорокалетний. И не только из-за седины. Была в лице Сандро взрослая суровость.

Дато нажал на звонок. Послышалась соловьиная трель. Через несколько секунд дверь открылась. Дато увидел мужчину. Это был не Папа.

— Добрый день, — приветствовал его мужик. — Проходите.

Сначала Дато подумал, что перед ним дворецкий, но увидел под пиджаком кобуру и понял — телохранитель. Зачем он гражданину, ставшему законопослушным еще в начале двухтысячных?

Его провели в комнату размером со школьный спортзал. Высота потолков тоже поражала. Сандро, как видно, не только стены снес, объединив три квартиры в одну, но и чердак захватил. Шесть окон, колонны, камин. Обстановка поистине дворцовая. Хоть балы устраивай.

Хозяин квартиры сидел в глубоком кресле возле незажженного камина и пил молоко. Папа совсем не употреблял алкоголь. К чаю, кофе был равнодушен. А вот молоко обожал.

— Здравствуй, Сандро, — приветствовал его Дато.

— Салют. Присаживайся. — Хозяин дома указал на кресло, стоящее рядом с его. — Что-нибудь выпьешь?

— Нет, спасибо. Отличная у тебя квартира.

— Мне самому нравится. Вот только в подъезде мазню надо закрасить. Это друзья мне подарили на день рождения. Пока я ночью спал, несколько художников рисовали мои портреты. Утром друзья звонят, поздравляют и просят выйти из квартиры… Я вышел и обалдел!

— Оригинальный подарок, — улыбнулся Дато.

— Согласен. Но и пошлый. Еще бы статуи заказали позолоченные! — фыркнул Сандро. И без перехода: — Не ожидал тебя когда-нибудь увидеть. И не думал, что ты так изменишься.

— Я изменился?

— Очень.

— Это все из-за носа…

— Я не про внешность. Появилась у тебя внутренняя уверенность, которой я раньше не чувствовал.

— А ты все тот же.

— Нет, я стал хуже. И меня это беспокоит.

— Почему?

— Все чаще стал задумываться о душе. А она у меня… чернее омута. Пытаюсь как-то ее очистить. В церковь хожу, бабушек кормлю, больным детям на лечение отсыпаю…

— И что же?

— Да ничего. Все тот же омут. Надеюсь только, что зачтутся мои попытки.

— Ты же не верил в Бога?

— Я и сейчас не верю. А вот в бессмертие души начал.

— Разве бывает одно без другого?

— Да очень просто. В физике, если ты знаешь, существует теория о бесконечном числе Вселенных с различными вариациями ситуаций и людей. Все, что может случиться, уже где-то происходит, а значит, смерти не существует в принципе. Еще Эйнштейн говорил: «Бессмертие не означает бессрочное существование во времени без конца, скорее означает существование вне времени!» Что это значит?

Давид беспомощно развел руками.

— Мы — это наше сознание. Душа, если хочешь. Со смертью тела она никуда не девается. Просто начинает существовать в ином измерении. Но я ведь не знаю, как там. Что, если там действуют другие законы? И это скорее всего так. В нашем мире процветает тот, кто сильнее, умнее, хитрее, беспринципнее. Но там это может не работать. Просто потому, что в том измерении другие физические, химические и прочие законы. Согласно догмам квантовой физики — существует бесконечное количество различных результатов, имеющих различную вероятность. Поэтому я допускаю, что светлая душа займет более привилегированное положение, нежели моя. Вот я и пытаюсь ее очистить.

«Намешал все в кучу, — фыркнул мысленно Дато. — Может, не так Папа и умен, как мне когда-то казалось…»

— Так ты из-за этого на покой ушел? Из-за терзаний?

— Балу просветил тебя, да? Сказал, что я теперь вне криминала? — Дато кивнул. — Нет, я завязал не поэтому. Причин несколько.

— Все, конечно же, рациональные, а не эмоциональные, — усмехнулся Давид.

— Каждой эмоции есть рациональное объяснение. Поэтому считать можно и так, и сяк. Я стал вожаком своей стаи. Паханом. Вождем. Боссом. Президентом. Царем. Папой! Как хочешь назови. Что дальше?

— Нужно удержаться в гнезде, на троне, в овальном кабинете, на вершине.

— Верно. А есть другой вариант: расширить свои полномочия. Напасть на другую стаю и стать еще и ее вожаком. Поработить другое государство. Навязать свою религию язычникам. Но это небезопасно. Можно проиграть. И кончить свои дни, как уважаемый мной, но до конца не понятый Адольф Гитлер.

— Ты слишком бесстрастен, чтобы пойти вторым путем.

— И недостаточно бесстрастен, чтоб выбрать первый. Удерживать позиции сложнее, нежели завоевывать новые. Я все взвесил и решил, что легче всего будет уйти. Я так и сделал.

— Стая тебя отпустила?

— Я все еще ее член. Но моя роль изменилась. Я ничего не решаю, лишь даю совет, если у меня его спрашивают.

Он допил молоко и поставил стакан на столик на салфеточку. Сандро всегда был аккуратистом. У него были тонкие пальцы музыканта с идеальным маникюром. Узкие запястья. Пожалуй, именно руки были самыми красивыми в облике Папы.

— Балу сказал, что ты можешь мне что-то рассказать о Гиоргии? — Дато перевел разговор на интересующую его тему.

— Ты сколько не видел брата?

— Больше двадцати лет. Он пропал в самом начале девяностых.

— Я помню, ты искал его. Так и не нашел, получается.

— Совершенно верно, — кивнул Дато.

— Выходит, ты совсем ничего о нем не знаешь.

— Абсолютно.

— А меж тем он знаменитая личность. В узких кругах, разумеется.

— Серьезно? И чем же он знаменит?

— Твой брат был профессиональным киллером экстра-класса и идейным террористом-исламистом.

— Он же православный…

— Был когда-то. Совсем молодым человеком он сменил веру. По зову сердца.

— Откуда ты знаешь об этом?

— Мухаммед сам мне рассказывал…

— Кто? — переспросил Дато.

— Твой младший брат. Он получил имя Мухаммед, приняв ислам. Его назвали в честь пророка, как многих мужчин-мусульман.

— Могу я попросить тебя употреблять привычное мне имя Гиоргий?

— Как пожелаешь, — покладисто согласился Сандро. — Но твой брат просил называть его именно Мухаммедом.

— Ты пользовался его услугами?

— Один раз. Еще дважды выступал посредником между ним и заказчиками. У тех имелись свои люди, способные убрать человека, но всем им было далеко до Мухаммеда… То есть Гиоргия.