— Он жил в Тбилиси?

— Нет. И бывал здесь не так уж часто. Прилетал, если поступал выгодный заказ. Место его постоянного жительства мне неизвестно. Но думаю, его не существовало. Таким людям, как Мухаммед… — Сандро закатил глаза. — Опять я назвал его так!

— А, знаешь, пусть будет Мухаммед. Это имя, похоже, подходит ему больше, чем Гио.

— И уж тем более чем Одуванчик, помню, ты его так называл. Жестокий, крайне опасный человек. В его присутствии всем становилось не по себе.

— Даже тебе? — удивился Дато.

— Даже мне. Но в меньшей степени, чем остальным. Я мог беседовать с Мухаммедом. Мы несколько раз вместе обедали, и он рассказывал о себе. Но когда с нами за столом оказался мой приятель, он выдержал всего десять минут. Сославшись на срочные дела, покинул ресторан. Потом сказал, что просто не мог переносить общество Мухаммеда. Ему было настолько нехорошо в его присутствии, что кусок в горло не лез.

— Странно это слышать… Когда-то Одуванчик вызывал у людей одну лишь симпатию. Как человек мог так измениться?

— А может, он и не менялся? Просто перестал притворяться?

В комнату неслышно вошел охранник. В руке — трубка телефона. Молча протянул ее Папе.

— Извини, — бросил тот Дато. — Я ждал важного звонка…

И ушел в соседнюю комнату.

Оставшись один, Давид глубоко задумался. Он был рад, что у него появилось на это немного времени. Хотелось осмыслить услышанное.

Гио… киллер!

В голове не укладывается!

Мальчик, что выхаживал птиц-подранков и помойных котов, стал убийцей. Он был таким добрым малым…

Или только прикидывался?

Теперь Дато припомнил, что Гио не проявлял сочувствия к людям, только к живности. Он не был жестоким, но и сострадательным не являлся. Легко относился к людской смерти. Даже по маме скорбел как-то сдержанно. Над дворовым псом, сбитым машиной, он пролил много слез, а над гробом матери ни капли. Все думали, мальчик в шоке, сам не свой от горя, а он, возможно, был тогда как раз…

Настоящий!

Снова явился охранник. Принес поднос, на котором стояла бутылка «Боржоми» и два стакана. Поставив его на стол, вопросительно взглянул на Дато. Тот кивнул. В горле пересохло, и от минеральной воды он не стал отказываться.

Одуванчик не любил «Боржоми», вспомнилось Давиду. Он вообще не пил ничего с пузырями. Даже фанту или пепси, хотя был страшным сластеной.

Вернулся хозяин квартиры. Лицо озабоченное. Голубой глаз недобро сверкает. Именно он всегда выдавал его отрицательные эмоции. А вот карий оставался спокойным всегда. Иногда становился ласковым. Дато вдруг стало интересно, как выглядел бы Папа, родись он с одинаковыми глазами. Если с карими, казался бы добряком? С голубыми — бесчеловечным монстром? Или же ничего не изменилось бы, и Сандро остался таким же?

— Проблемы? — спросил Дато.

— Что? — Казалось, Папа забыл о том, что у него посетитель, и только сейчас, когда он себя обозначил, вспомнил о нем. — А… Нет… Ерунда. — Он плюхнулся в кресло, налил и залпом выпил воду. — Так куда вы дели тело?

— Что?

— Тело… Куда дели тело Мухаммеда?

— Закопали.

— Где?

— А что?

— Придется эксгумировать.

— Это еще зачем?

— Его ищут очень серьезные люди. От них он, видимо, прятался, притворяясь бомжом (Балу мне все рассказал).

— То есть ты думаешь, амнезия — выдумка?

— Уверен.

— А я все же допустил бы ее. Рассуди сам. Гио многие годы сознательно избегал отчего дома и встречи с родственниками, хотя, как теперь выясняется, бывал в Тбилиси. И вдруг его потянуло в наш двор. Почему? Сработало подсознание. Ему что, больше негде было спрятаться? Не думаю…

— Там его никогда бы не искали. Потому что он, как ты правильно заметил, все годы сознательно избегал отчего дома.

— Но нашли же!

— Возможно, случайно.

— Ладно, это уже не важно… Зачем тело эксгумировать?

— Во-первых, человек, что звонил мне сейчас, желает убедиться, что Мухаммед реально мертв. Именно он, а не кто-то другой, похожий на него…

— И кто будет опознавать покойника?

— Я. У меня фотографическая память. И по форме пальцев, волосам, шрамам и прочим деталям я опознаю человека.

— А во-вторых?

— При Мухаммеде, если опять же это он, может оказаться нечто, что является собственностью заинтересованного лица.

— Не было при нем ничего. Мы проверили. Похоронили его в штанах и майке. В том, в чем он спал.

— Дато, — с укором протянул Папа. — Вы проверяли содержание желудка и анального отверстия?

— Нет… — Он кашлянул. — Об этом я не подумал.

— В общем, завтра в первой половине дня едем к месту захоронения.

— Почему не сегодня-то?

— Я уезжаю в Кутаиси через два часа. Вернусь только завтра.

— Выходит, до завтра?

— Да. Я свяжусь с тобой.

— Что ж… До встречи. — Дато стал подниматься, но, услышав реплику Папы, замер.

— А не хочешь со мной в Кутаиси? — бросил тот.

— Зачем?

— Там семинар по биоцентризму пройдет. Проводить его будет ученик самого Роберта Ланца.

— Ты о чем?

— О новой теории Вселенной, в которой сознание первично. Мы обсуждали с тобой это десять минут назад.

— Боюсь, я ничего не пойму. И буду скучать на семинаре. Или того хуже, позорить тебя, задавая идиотские вопросы.

— Жаль. Ты мне всегда нравился. Я даже хотел с тобой дружить. И знаешь, почему?

— Из-за моей бабки-аристократки, чья кровь, пусть и разбавленная кахетинскими крестинами, течет во мне? — усмехнулся Дато.

— Нет. Будь так, я бы приблизил к себе Зуру. Он, кстати, очень к этому стремился одно время. Так и набивался ко мне в друзья. Но он… Как бы это сказать… — Сандро пощелкал пальцами. — С трещинкой. Есть драгоценные камни, у которых она имеется внутри, не снаружи. У крупных, красивых, дорогих. И именно эта трещинка порой делает камень уникальным. Но я не купил бы такой никогда. Для меня он — с изъяном. А вот ты не такой. Возможно, не уникален. Но ты цельный. Монолитный. Ты — настоящая ценность… Понимаешь, о чем я?

Дато немного помолчал, затем, поднявшись, сказал:

— Я понимаю одно, что ты ненормальный! И можешь за эти слова меня отдать на растерзание своему бультерьеру. — Это он имел в виду охранника. — И еще одно интересно… Как ты себя оцениваешь по шкале классификации камней? Ты с трещинкой? Без? Ценен? Или так себе?