– У-у-у, неандертальская морда! – злобно прошипел Натан.

– Кром позорный! – не остался в долгу Александр Иванович. – Недоучка хренов! Слезай с лошади – щас я тебе лекцию прочитаю!

– Хватит орать!!! – заорала Сара. – Слушайте лучше команду: лушагам стоять на месте, людям спать! А мы с Вовой пойдём вниз.

– Во, Саня, анекдот вспомнил, – вдруг заулыбался Натан. – Значит, приходит Вовочка в школу…

– Потом расскажешь, – буркнул Александр Иванович, укладываясь на бок. – Была команда спать, а я как раз не доспал часов десять – двенадцать.

Наша остановка случилась на останце высокой террасы. Было довольно жарко и влажно. Вокруг расстилались просторы. Правда, за пределами двух-трёх километров разглядеть ничего уже было нельзя – дымка. То ли по равнине текло несколько рек, то ли это одна река распадалась на много рукавов, но водотоков в пределах видимости было несколько и все не очень широкие – от пяти до двадцати метров, наверное. Пространства между речками, похоже, представляли собой засеянные поля одинакового желтовато-зелёного цвета. По речкам плавали лодки. Прямо под нами располагался поселок. Он притулился на каменистом склоне, наверное, чтоб не занять ни клочка плодородной земли. Вот туда-то мы и направились.

Глинобитные хижины были слеплены друг с другом даже не как соты, а как чёрт знает что – каждый клочок пространства использован. Это двух-трёхъярусное скопище построек разделяла узкая кривая дорога, а на неё выходили то ли переулки, то ли проулки, то ли просто улицы поменьше – этакие щели между стен домов. В самых широких из них два человека могли разойтись, почти не касаясь друг друга плечами. По центру таких «улиц» были выбиты ложбинки – скорее всего, копытами домашних животных. Если б не жара, то по этим канавкам, наверное, текли бы ручьи из нечистот. А так – только лужи. И мухи…

Каги собрался было сопровождать нас в пути. Однако посёлок ему явно не понравился. Он сделал несколько кругов над домами, каркнул и подался обратно.

– Ну вот, – усмехнулся я, проследив его полёт, – некому будет нас охранять, некого послать на разведку.

– Перетопчемся! – легкомысленно махнула рукой Сара.

Народу в поле зрения попадало много – куда ни посмотри. Это были женщины и дети. Дети, предоставленные сами себе, во что-то играли, бегали, возились в пыли, перемешанной с навозом. Все женщины во двориках и на плоских крышах были чем-то заняты. В основном, они что-то толкли в больших деревянных ступах или тёрли на каменных тёрках. На двух крышах мы увидели примитивные ткацкие станки – там местные дамы с неимоверным проворством орудовали челноками. Вся эта публика никакого интереса к нам не проявляла – в лучшем случае нас провожали недоумённым взглядом. В целом местные жительницы производили впечатление существ измождённых, замордованных и больных. К тому же каждая третья была с заметным пузом.

– Ты кажешься им большой и раскормленной госпожой, – сказал я своей спутнице. – Но при этом на тебе пыльная обувь и путешествуешь ты без свиты. Только это, наверное, их и удивляет, а больше ничего интересного в нас нет. Так что толпа не сбежится, чтоб поглазеть на гостей.

– Может, это и к лучшему, – вздохнула Сара. – Им просто всё уже до фени. По-моему, любую из них можно отправлять в стационар и класть под капельницу.

– Может, это результат хронического белкового голода? – предположил я. – Они ж тут, наверное, одними углеводами питаются.

– Может быть… А тебе не кажется, что вот оттуда тянет дымом?

– Вполне кажется. Странным каким-то… Но, вообще-то, тянет не только оттуда.

– Пойдём, посмотрим.

– Пошли…

Однако раньше, чем мы добрались до цели, оттуда донёсся женский крик, что, мол, всё готово и желающие могут подходить. Мы желали и подошли: в центре дворика была устроена печь, вроде тех, что и сейчас используют на Востоке для выпечки лепёшек. Правда, эта была побольше и сделана довольно грубо. Надо полагать, хозяйка дворика закончила её топить и теперь созывала товарок закладывать лепёшки. И товарки не замедлили появиться.

– Вот тебе и толпа, – сказал я. – Осталось найти повод для общения.

Женщины со своими плетёными кульками образовали подобие короткой очереди – на закладку внутрь принесённых заготовок из теста.

Сара подошла поближе, сунула нос туда и сюда, понюхала, потрогала и обратилась к хозяйке:

– Не перегрела?

– Не, в самый раз будет.

– А почему они у себя не пекут?

– Да у них людей в семьях мало, а топить печь из-за малости накладно, – объяснила туземка. – Вот мы и договорились.

– А тебе что дают? Чем платят? – не отставала Сара.

– У кого что есть – соль, дрова, можно зерном. Вон Гапа опять пришла – не пущу! Должна она мне!

Услышав это, одна из женщин в «очереди» сделала шаг в сторону, опустилась на корточки и тихо заплакала.

Сара вернулась ко мне в задумчивости. Однако размышляла она не долго:

– Снимай трусы!

– Не понял?!

– Чего тут понимать-то? Халат у тебя есть, чтоб прикрыться, а трусы снимай!

– Н-ну, ладно, – пробормотал я в полном смятении, – буду ходить как все…

С моими семейными трусами в руках (не слишком чистыми, кстати) она подошла к хозяйке очага:

– Возьмешь в уплату?

Та пощупала ткань, и глаза её алчно вспыхнули:

– Пять дней пеки – хоть всю печь заваливай!

– Щас! – возмутилась Сара. – Ты посмотри, какая ткань! Какой рисунок! Это ж глаз не оторвать! Двадцать дней… понемногу.

– Да ты в своём уме?! – взвизгнула хозяйка. – Какие двадцать?! Ну, десять, если лепёшек немного. Но ты же вон какая толстая – небось, всю печь лепёшками займешь! Чего тогда сама не топишь?

– Я вообще не топлю и тесто не мешу, – гордо и важно заявила Сара. – Я богине служу, она меня и кормит.

– А-а, из этих, что ли? – догадалась о чём-то туземка. – Какой богине-то?

– Э-э… м-м-м… Богине Доброты.

– Не слышала про такую.

– Оно и видно, – презрительно усмехнулась Сара. – В общем, давай так: ткань твоя, а Гапа тебе ничего не должна. Она двадцать дней печет лепёшки на твоих дровах.

– Десять! – возразила хозяйка. – Она мне много должна, она каждый раз обещала принести, а потом снова обещала, а я, дура, верила!

– Неправда! – подала голос Гапа. – Я тебе за три выпечки должна!

– За четыре!

– Нет, за одну я отдала!

– Ладно, – сказала Сара, – ткань твоя, а она ничего тебе не должна и семнадцать выпечек – её право!

– Двенадцать и не больше!

– В общем, пятнадцать или отдавай ткань, и мы уйдём отсюда.