– Какой кофе… Мне бы чего покрепче.

Надя не сразу поняла.

– Водки, что ли? – с ужасом спросила она.

– Ну, типа да, как выражается нынешняя молодежь…

– У меня нет, – быстро сказала Надя, и это было чистой правдой.

– Вот беда… – Зина зашарила по карманам и прорезям своего бурнуса и достала завернутую в пестрый платок бутылку. – Это я, чтобы не разбилась… Ведь как чувствовала, что у тебя, Надежда, полный бардак дома. Ну что ты за хозяйка такая! Иди неси посуду – не из горлышка же пить.

– Я пить не буду! – воинственно заявила Надя. – Раннее утро, я еще даже не завтракала, а ты мне водку пить предлагаешь! Мне пятнадцать авторских листов, между прочим, к концу декабря надо перевести… Если я каждый день пить буду, то до весны с ними не разберусь!

– Как – не будешь? – обиделась Зина, пропустив весь Надин монолог мимо ушей.

– А вот так – не буду!

– Я тоже ночь не спала, – неожиданно мягко произнесла Зина, свинчивая пробку у бутылки. С журнального столика она взяла стакан, в котором плавали остатки вчерашнего чая, и, подозрительно принюхавшись, залпом допила его. Потом с просветленным лицом налила себе водки в пустой стакан. Наде стало не по себе.

– Почему?

– Что – почему? – Зина так же быстро выпила и водку.

– Почему ты ночь не спала?

– Депрессия… Мысли, мысли все какие-то в голову лезут… – Зина сморщилась. – Такая поганая жизнь – прямо хоть волком вой.

– Я сейчас бутербродов сделаю…

– Не стоит. Нет у меня никакого аппетита, – отмахнулась Зина. – Я вот что к тебе пришла… Ты, Надя, должна простить Лильку. Очень она убивается.

– От чего она убивается? – фыркнула Надя.

– От того, что тоскует без тебя, – мрачно произнесла Зина и налила себе еще водки. – Да выпей ты со мной, не будь врединой…

– А ты знаешь, что она сделала, твоя Лиля? – Надя была непреклонна.

– Знаю. Фигня все это. Она меня вчера буквально доконала – сходи к Наденьке да сходи… Типа, ты меня должна послушать.

– Зина, ты совершенно напрасно… – начала Надя, но Зина Трубецкая тут же перебила ее:

– Лилечка – мой единственный друг. Я бы ей все простила. Даже если бы она с Вадиком спала. Пусть, для подруги ничего не жалко… И на Вадика бы тоже не обиделась.

– На какого Вадика? – с изумлением спросила Надя.

– Ты что, не знала про Вадика? – в свою очередь, изумилась Зина. – Да это ж мой муж покойный – Вадим Маркович Бабазян!

– Ах, муж… – Надя единственное, что знала о Вадиме Марковиче Бабазяне (со слов Лили Лосевой, разумеется), так это то, что он был очень богатым человеком. Основные капиталы нажил еще при социализме, занимаясь валютными операциями, и даже лет семь, кажется, провел в тюрьме… Благодаря его состоянию Зина теперь ни в чем не нуждалась.

– Святой человек! – истово произнесла Зина. – Я ему говорю: Вадик, возьми мою фамилию – как-никак дворянская, а он – ни в какую. Очень гордый, очень смелый, очень нежный. Самый лучший.

Что-то в голосе Зины Трубецкой было такое, что моментально растопило Надину неприязнь к этой странной женщине. Она села на стул напротив Зины.

– Ты его сильно любила?

Зина ничего не ответила, только повела нарисованными бровями, что означало – Надя задала глупый вопрос. Силу ее любви к Вадиму Марковичу Бабазяну невозможно измерить.

– В мире нет ничего непоправимого, – вдруг торжественно и тихо произнесла Зина. – Кроме одного – смерти. Все остальное – ерунда… Ты веришь в бога?

– Верю… – Надя достала рюмку из серванта и дунула в нее.

– И я верю. Я живу только потому, что знаю – на том свете меня ждет Вадик. А на этом свете меня поддерживает Лилечка. Пять лет назад, когда Вадик умер, она полгода от меня не отходила. – Дрожащей рукой Зина налила Наде в рюмку.

– Чуть-чуть! Не до края…

– За Вадика. Только не чокаясь! Так вот, Надя, ты должна ее простить. Лилечку.

– Я не знаю… – уныло пробормотала Надя. – Я хочу, но почему-то не могу… Не получается!

Зина оживилась и заерзала, отчего сережки в ее ушах закачались, словно маятники. От нее как-то странно пахло вблизи – кисловато и терпко, словно от овечьей шкуры. «Ну и духи у нее!» – удивилась Надя.

– Я тебе помогу, – таинственно произнесла она. – Я об этом в одной книжке по психологии прочитала. Ну, там, правда, советы для супругов давались, но это неважно. Ты представь, что Лилька умерла. Представь!

– Я не хочу, чтобы она умерла! – дрожащим голосом произнесла Надя. – Я… я вовсе не так уж плохо к ней отношусь, чтобы желать ей смерти. Бог с ней, пусть живет, как хочет…

– Нет, ты представь, что она умерла! – сердито закричала Зина. – Вот сейчас, сию минуту… А ты не успела ей сказать, что ты на самом деле относилась к ней хорошо, несмотря ни на что. Она умерла, и ее нет. И вся твоя любовь осталась при тебе, неразделенная!

– Я не хочу…

– Да мало ли что ты не хочешь! Есть ведь такие вещи, которые не исправишь… Судьба… Рок… Обширное кровоизлияние в мозг – и все, нет человека!

Надя вдруг поняла, что Зина сейчас думает о своем Вадике. О тех словах, которые она не успела сказать ему, гордому, смелому, нежному.

– Господи, Зина… – Слезы потоком хлынули из Надиных глаз. Она никогда не думала, что ей так нестерпимо, невыносимо будет жаль неизвестного Вадика. И его несчастную вдову Зину Трубецкую, которую даже деньги не могли утешить. И глупую Лильку Лосеву. И еще Егора Прохорова…

Откуда в ее мыслях появился Егор, Надя не поняла, но ей все равно стало жаль его. Жаль так, что просто сердце разрывалось.

– Теперь ты понимаешь? – грозно вопросила Зина.

– О да…

Они выпили еще по одной рюмке, а потом Надя все-таки пошла варить кофе. В голове у нее была полная каша. А перед глазами плавал туман – наверное, от слез. Когда она варила кофе, то просыпала полбанки на пол. И дала себе слово – никогда, ни при каких обстоятельствах она не возьмет больше в рот ни капли спиртного, как бы ее ни уговаривали.

– Зина, Зина! Тебе с сахаром или без?

Зина ничего не отвечала.

Наде стало страшно. Она выключила конфорку и побежала в комнату. Зина спала, забравшись на диван с ногами, в сапогах, и подложив под голову свое пончо. От нее невыносимо остро пахло чем-то кислым и терпким…

– Мама дорогая… Мой диван!

* * *

К концу ноября стало окончательно ясно, что наступила зима. Почти каждый день шел снег – машины и люди вязли в сугробах, а в новостях твердили, что городские службы с ним не справляются и что в декабре погода будет не лучше.

Надя продолжала переводить роман Гюнтера Клапке «Гибель вселенной» – вещь мрачную, патетическую, герои которой жили великими страстями. Она не любила многословные пассажи и громокипящий пафос, но поскольку из-за начала зимы настроение у нее было тоже какое-то мрачноватое, то работа над переводом доставляла ей странное, почти противоестественное удовольствие.