[свои] дела, направился в Пернов, ему почти не давали возможности продвигаться и задержали бы вплоть до нашего приезда [туда], если бы время нашего [пребывания] в Дерпте не растянулось до такой степени.

На основании этого можно предположить, что этот вероломный одноглазый еще в Слободе задумал сделать так, чтобы создать препятствия нашему передвижению по суше и отозвать корабли в Пернов, но в то время он молчал об этом. И на самом деле он [вовсе] не заботился о нашем удобстве, [как] то изображал.

Мне совсем не хочется говорить об этом дольше. Скажу только об одном событии, которое достойно упоминания. После того как с помощью нашего конного гонца корабли и галеры были отозваны в Пернов, и потребовалось какое-то время, прежде чем мы прибыли в Аренсбург, начальник этой крепости решил послать к нам гонца, от которого мы должны были узнать, что корабли повернули паруса к Пернову. Он убеждал нас как можно скорее отправиться в путь, чтобы скорый приход зимы, которая обычно наступала в этой северной области довольно рано, не помешал нашему переезду.

К этому гонцу был приставлен сотоварищ из области Пернова, который должен был прямым путем привезти его в Дерпт. После того как русские узнали, что оба они прибыли туда 16-го октября, они схватили проводника и посадили его в тюрьму за то, что он сопровождал этого гонца и показывал [ему] путь. Здесь я прошу представить себе, сколь вероломен этот род людей — русские, какой ненавистью пылают они к нам, как тягостно нам было иметь с ними дело в течение этой половины месяца. Несмотря на наши настойчивые просьбы, он не был освобожден из тюрьмы и не смог получить прощения.

Пока мы там находились, до наших ушей стали доходить слухи, что шведские отряды находятся недалеко от нас и опустошают почти всю местность между Перновом и Дерптом и, нападая то на сам [Пернов], то на город Фелин, то на крепости Армут[651], Каркис и Рюге и другие пункты, отвоеванные русскими. Мы узнали об этом по сильной пушечной канонаде, которую слышали целых 3 дня. [И хотя] русские не хотели в этом признаваться, мы предположили, что либо город Фелин, либо одна из этих трех крепостей будет осаждена[652].

Из-за присутствия [здесь] этого войска мы находились в состоянии страха, сомнения и нерешительности, потому что у нас в случае внезапного подхода врага не было возможности найти убежище в городе, [ведь] его ворота были для нас закрыты[653]. Дома, в которых мы укрывались, находились в местах, довольно далеко отстоящих от города. Враги легко могли их ограбить, сжечь и сравнять с землей.

Кто-нибудь может здесь спросить, где же в это время находилось русское войско, раз уж оно не противостояло врагу и дало ему возможность нападать и свирепствовать? Я хотел бы сказать ему, что русские в это время находились с вооруженными отрядами под крепостью Вендена[654], они утверждали, что им приказано осадить ее и отойти оттуда не раньше, чем они овладеют крепостью. Здесь недавно был захвачен герцог Магнус[655], сын датского короля Кристиана III. И здесь Московит проявил по отношению к знатным женщинам и девушкам такую жестокость, что, когда слышу [об этом], а уж тем более когда говорю, я содрогаюсь всем телом. Но так как это не имеет отношения к целям нашего изложения, мы это опустим, а интересующихся отсылаем для ознакомления к недавно изданной “Ливонской Апологии”[656], в которой рассказывается о том, к чему привело это несчастье.

Теперь же поведем речь об обрядах, которыми они сопровождают перевозку и установку военных орудий. Когда пушки сдвигают с места, при этом присутствует священник, который кропит их святой водой и освящает их, произнося русские молитвы и песнопения, потом несчастных крестьян заставляют их тянуть: для этой работы их используют вместо лошадей. Я видел, как орудие огромной величины тащили 800 человек[657].

На следующий день после того, как его приволокли в военный лагерь, мы узнали, что поляки, находившиеся в крепости Вендене, в те дни сделали вылазку против русских, завязали небольшое сражение и одержали победу. Было убито и уничтожено около 2 тысяч русских; в этом сражении погиб, пораженный ядром, предводитель войска[658], его тело было отправлено в Дерпт, привезено и при [всеобщей] скорби похоронено с совершением погребального обряда. Другой, следующий за ним по рангу, был ранен, так же как и большое число бояр, так что все хирурги Дерпта, призванные для их лечения, не надеялись на выздоровление его и других.

Под действием этого поражения [русские] не отвели отряды от крепости, но все больше и больше стягивали осаду, [в особенности] из-за присутствия дьяка Андрея Щелкалова, которого царь недавно прислал туда, с тем чтобы тот командовал войском от его имени[659] и побуждал солдат к взятию крепости, даже не столько чтобы побуждал, сколько чтобы объявил, что царь намерен казнить всех тех, кто отступится от осады раньше, чем крепость будет взята[660]. Также он имел поручение ни в малейшей степени не щадить врагов, за исключением одного [только] начальника крепости, которого он хотел видеть у себя живым, чтобы осуществить свое желание помучить его.

Пусть сказанное положит конец рассказу об этом, теперь же обратим речь на другое.

После того как мы долгое время прождали прибытия послов, они прибыли 19-го октября, в результате чего мы воспряли духом, так как это сулило нам отъезд, ведь до сих пор эту задержку приставы сваливали на них, но, как и во многих других случаях, и здесь нас обманули.

Ведь после своего прибытия они протянули три дня, прежде чем встретиться с нами и сообщить нам хоть что-то. По прошествии этих [дней] они через приставов прислали нам лошадей, на которых мы должны были приехать к ним. Как только мы у них появились, после [обычных] приветствий, прежде чем мы смогли завести разговор о других делах, они начали сетовать на то, что шведские войска расположились между Дерптом и Перновом, [а ведь] по этой дороге нам предстоит ехать; поэтому они считали, что нам будет разумно оставаться в Дерпте до тех пор, пока они не уйдут оттуда и не перейдут в другое место, чтобы мы в большей безопасности смогли отправиться в Пернов.

В ответ на эти жалобы я сказал: “Нас на продолжительное время задерживали повсюду вопреки ожиданиям нашего короля и нашим собственным и противно всем заверениям, хотя нам [и]