которой они претерпевают тяготы, переносят голод и жажду, почти все они ведут жизнь, похожую на [жизнь] неразумных животных. Большей частью голод заглушают хлебом[644], [а] жажду утоляют водой, используя, [таким образом], то же пиво, что и лягушки, [то есть воду]. Им редко позволяют находиться дома, [ведь] их все время заставляют воевать они то защищают русские границы от татар, то ливонские — от поляков и шведов. Но хватит об этом, [лучше] направить усилия на другое — рассказ о том, как нас принимали, когда мы находились в Дерпте.

Когда мы туда направлялись, мы самым твердым образом были убеждены, что местные жители окажут нам гостеприимство, однако благодаря приставам мы обманулись в наших ожиданиях. Совершенно запретив нам [пребывание] в городе, они привезли нас в предместье, недавно сожженное шведами, в дома грязные, разбитые, разрушенные. Если бы ты их увидел, ты, я не сомневаюсь, сказал бы, что это хлев или загон, скорее подходящий для собак или свиней, чем жилища, пригодные для нас, ведь их невозможно было очистить от копоти и грязи за 3—4 часа, в них не было ни кроватей, ни столов, ни окон, ни скамеек, ни каких бы то ни было других предметов. Мы не сильно удивились этому, в особенности потому, что Исдан Иванович[645], который прибыл из Дании вместе с нами, состоял в должности воеводы этого города и часто в дороге заверял нас, что он не забудет милостей, оказанных ему в Копенгагене. Хотя мы в этот день не обедали, однако приставы не привезли провиант, и мы отправились спать, удовольствовавшись [только] немногочисленными рыбками, тайно приобретенными нами на свои деньги. Для наших слуг и прислужников были куплены норвежские сельди за более низкую цену, чем можно было бы их купить в Копенгагене или каком-нибудь другом месте в Дании, три штуки продавались за [один] датский солид, чему я никогда бы не поверил, если бы не видел этого собственными глазами, — ведь их привезли очень издалека[646].

5-го [октября] воевода крепости[647] через своих слуг прислал нам десерт: яблок 15 (если я правильно запомнил число), груш — 20 и два квадранта[648] меда, [а] на следующий день [его примеру] последовал слуга Исдана, также принесший меда и яблок.

Кроме того, к нам пришел один боярин[649], который должен был вместе с нами ехать в Данию, и объявил, что встретился с нами для того, чтобы проявить к нам свое расположение и милость и узнать, не нужно ли нам чего-нибудь для поддержания жизни, [сказав, что] он обо всем этом позаботится. Приняв нашу благодарность, он удалился. Когда же мы захотели в этот же день побеспокоить его по поводу некоторых необходимых [нам] вещей, он скрылся в Псков, [отстоящий] оттуда (как было сказано выше) на 25 миль. Из этого поступка ясно видно, что сердце и уста этого человека сильно отличались [друг от друга], в первом совершенно не было правдивости, вторые же всего-навсего любили пустословие.

Здесь я чуть было не забыл рассказать о том, как приставы строили козни нам и нашему посланцу, который отправился на Эзель вперед нас, равно как и о других [их интригах][650]. Этого не нужно скрывать, но следует изложить, чтобы все узнали об их ненависти к нам и ни от кого бы не скрылось, что их вероломство и коварство превосходили меру. Поэтому я хотел бы, чтобы ты, читатель, узнал об этом.

Когда мы еще покидали Слободу, одноглазый Болдан заговорил о наших кораблях, на которых мы должны были пересечь море, спросив, в каком месте мы должны на них погрузиться. Мы сказали ему, что они будут находиться возле крепости Аренсбург до тех пор, пока это будет возможно, и не отойдут оттуда, прежде чем их шкиперы не получат от нас какого-нибудь извещения, если только их не вынудят отойти [оттуда] слишком сильная буря или жестокое обледенение. Узнав об этом, он сказал, что будет разумным, чтобы мы заранее отправили какого-нибудь человека, который бы сообщил [шкиперам], что мы в пути и направляемся к Эзелю. Тогда там заранее позаботятся обо всем необходимом для нас. Исполнив поручение, он должен снова встретиться с нами в Дерпте или в каком-нибудь другом месте. [Также] он прибавил, что приставам будет дано поручение, чтобы они, когда нам это будет угодно, дали ему проводника, и он бы тем вернее выполнил свои дела и тем скорее возвратился к нам. Этот совет мы приняли с благодарностью и признательностью, совершенно убежденные в том, что он дан от чистого сердца и искренне, но, как мы поняли позже, и в этом мы обманулись, о чем я расскажу ниже.

Итак, когда мы прибыли в Новгород, помня сказанное нам в Слободе, мы переговорили с приставами о снаряжении проводника и лошадей для нашего посыльного, они изъявили себя готовыми исполнить это. И вот, получив лошадей и проводника, он покинул Новгород и 19-го сентября отправился в путь. Но еще до его отправления у нас появились приставы и после разговора о разных предметах коснулись в разговоре вопроса о кораблях [и] сказали, что есть царский приказ, чтобы наши корабли пристали к Пернову, а мы и царские послы, которые поедут вместе с нами, должны отправиться туда. Услыхав это, мы, чрезвычайно взволнованные, ответили: “То, что вы сейчас подвергаете обсуждению, нам кажется странным; по нашему мнению, нам нельзя помешать вернуться в область [нашего] короля — на Эзель, где приготовлены все припасы для нашего морского путешествия и где мы должны выполнить данные нам королевские поручения; вы не знаете правил навигации, а таким большим кораблям, как те, что предназначены для нас, невозможно дойти до Пернова из-за камней и скал. Мы же не можем пойти на невозможное”.

Но они восприняли это так, как если бы глухому рассказали сказку. А чтобы уж окончательно завершить эту историю, [скажу, что] после долгих споров и словопрений в конце концов мы были вынуждены письмом вызвать нанятые парусные корабли и весельные галеры из Эзеля в Пернов, иначе бы нам не позволили отправиться в сухопутное путешествие [то есть не выпустили бы из Новгорода]. Но они не удовольствовались только этим обманом, но устроили и другие козни, ведь нашего посыльного, которому было дано строгое указание, чтобы он как можно скорее вернулся к нам, по дороге повсюду старательно задерживали на много дней, чтобы он как можно позже достиг Эзеля. Когда он наконец прибыл туда [и], закончив там