— Господу, который воздаст за это в свое время, ведь он имеет карающее око, и, как говорит один греческий автор: εχει θεος εκδικον ομμα[621].

В этом же месте [в Твери] мы узнали, что татарский [хан][622] уже давно покинул Крым [и] снова неожиданно для русских появился здесь с большим войском в те самые дни, когда мы уехали от царя, и, воспользовавшись необыкновенной военной хитростью, занял [некоторые] русские области. Ты спросишь, как это было? За месяц до этого он направил [послом] к Московиту человека, вероятно, отчаянного и ничем не связанного, чтобы тот вел с ним переговоры о перемирии. Царь же послал к нему своего дьяка Василия Щелкалова[623], чтобы тот с ним обсуждал это. Между тем татарский [хан] вооружается, готовит все необходимое для войны и, хотя его посол до сих пор находится в России, начинает войну с Московитом [и] силой оружия вторгается в его царство[624]. Что выйдет из этого и каков будет конец предпринятым военным действиям, все это, без сомнения, прояснится в свое время. Отметь, со временем все тайное становится явным.

3-го числа того же месяца мы прибыли в Торжок и на следующий день оставались там же, так как не могли достать лошадей и повозок. Дело в том, что наши новые приставы научились от других [приставов], которые везли нас в Слободу, брать у городских воевод деньги [за то], что те оставляли у себя своих свежих лошадей. А нам и дальше приходилось пользоваться теми, которые привезли нас сюда. И хотя мы убеждали их, чтобы они на примере чужих пороков исправляли свои, дабы и на них не пало то же подозрение (ведь после нашего отъезда некоторых [приставов] посадили в тюрьму из-за покраж, учиненных [ими] в дороге, и [они] были отпущены только после того, как их наказали плетьми и взяли с них штраф в 700 талеров[625], — так дурно приобретенное дурно и гибнет), однако они не обратили внимания на наши увещевания и запятнали себя таким же воровством, так что можно с уверенностью сказать о них: с тех пор как на земле появились люди, таких бесчестных не бывало.

5-го [Сентября] мы проехали Выдропуск, где нам повсюду встречались толпы татар с людьми, захваченными в окрестностях Риги.

6-е [сентября] мы провели в Вышнем Волочке, где мы сели на корабли[626], построенные для нас во время нашего пребывания в Слободе, и двинулись в Новгород, отстоящий оттуда на 100 миль.

Впрочем, так как этот водный путь[627] был не только опасным, но и в высшей степени тягостным, я думаю, нельзя не сказать, с какими трудностями и опасностями он был проделан. Итак, сначала послушай [о нем].

Нам удалось осуществить наше плавание благополучно, если учитывать огромное количество камней, скал и прочего, что препятствовало движению. При этом наши корабли столько раз [и] с такой силой ударялись о скалы, что, не будь они новыми, им никогда бы не выдержать столь сильных столкновений. Ведь мы плыли по течению, [а] в некоторых местах оно было таким стремительным, что из-за его быстроты чаще, чем можно было ожидать, то нос, то корма ударялись о верхушки скал, разумеется, с большим уроном для кораблей. Затем мы попали на мелководье, опасное более, чем прочие [места]; будучи повсюду усыпано камнями, оно совсем не пригодно для плавания. Там мощные потоки воды, [преодолевая расстояние] в 4 мили, ниспадали с огромных высот в глубочайшие озера, полные камней[628], так что волна гигантской силы подхватывала корабли и разбивала их на мельчайшие куски. Мы же, стремясь предотвратить это, сняли [с кораблей] нашу поклажу и эти 4 мили ехали на лошадях и повозках[629], что позволило нашим облегченным [кораблям] пройти это место. Когда [же] мы снова сели на них, оказалось, что они частично разрушены и поломаны.

Кроме того, наши приставы намеренно везли нас водным путем, [и мы] петляли более 30 миль, так что дорогу, которую на повозках можно было проехать за один день, мы не могли преодолеть на веслах за два или [даже] за три дня, ведь нас везли по кривой линии, много раз [сворачивая] то на восток, то на запад, то на юг в зависимости от того, в какую сторону отходили рукава реки, так что для нас, плывших то вперед, то назад, не было ничего длиннее этого водного пути.

Кроме того, в дома, где мы останавливались, мы никогда не входили раньше заката солнца; мы находили их пустыми, грязными, разрушенными, в ужасной неисправности и до того душными от жара печей (которыми пользуются во всех домах)[630], что нам приходилось пользоваться ими безо всякого удовольствия, но с великим отвращением, что [не способствовало] восстановлению сил.

Здесь можно спросить, по какой причине нам пришлось совершать путь по воде, а не по суше. Насколько мне дозволено делать предположения, я отвечу: [все] это происходило по трем причинам. Первая — недостаток продовольствия и лошадей был у них [русских] столь велик, что они не могли довезти нас до Новгорода по суше[631]. Вторая — царь боялся, как бы его войско, возвращавшееся из Ливонии с пленными, не натолкнулось на нас по дороге. Третья — везя нас кружным путем, он продлевал время нашего [путешествия], чтобы его послы, которых собирались отправить в Данию, [могли бы] быстрее соединиться с нами.

Как бы то ни было, мы переносили эти и другие тяготы так, что, вспоминая то время, мы до сих пор содрогаемся; и до того мы были ненавистны нашим приставам, что, [если] они видели, что нам что-нибудь неприятно, они с величайшей настойчивостью и рвением старались нам это подстроить.

Почти каждый день мы поднимались с рассветом, чтобы [поскорее] закончить этот долгий и вместе с тем опасный путь. Они [же] отбирали у нас гребцов, чтобы мы не могли уплыть дальше того, чем им было угодно; хотя мы нередко просили их о гребцах и других [вещах,] необходимых для плавания, однако ни просьбами, ни даже угрозами мы не могли ничего добиться, за исключением того, что им самим было любезно и приятно. И наоборот, когда нам оставалось проехать только 3 или 4 мили, они будили нас ночью, около часа или двух, требуя ехать [дальше]. Они прерывали [наш] сон с таким криком и шумом, что нам волей-неволей приходилось им повиноваться.

Что [еще]? Если мы приезжали в такое место, где