В одном кармане был нож, в другом – жемчужина черного цвета. Он выбрал жемчужину:

– Это мой вам подарок. Китайцы раньше считали, что душа человека заключена в жемчуге.

– Вы вручаете мне свою душу, Лама, собиратель жемчужин? – Она засмеялась. – А почему она черная?

– Такого цвета бывает жемчуг, которому больше ста лет.

Если ты зэк номер триста три, приговоренный за измену и шпионаж, сбежавший из лагеря, убивший одного вертухая и четверых особистов, если ты забрал одежду, имя и документы у одного из убитых, и явился в населенный пункт Лисьи Броды на один день, чтобы найти свою женщину, и испортил радиосвязь, и провел допросы, и ничего не узнал о женщине, зато узнал много лишнего о ненужном тебе чужом капитане Дееве, если ты после этого собирался уйти, но тебя подстрелили, и ты чуть не умер, но выжил, – если ты такой человек, то по логике вещей тебе следует немедленно покинуть населенный пункт Лисьи Броды. Пока связь не починили, пока майор Бойко бродит по окрестным лесам и верит, что не ты его, а он тебя обманул, пока тебя не поймали и не поставили к стенке. Но есть логика хаоса (его еще называют судьбой), согласно которой твои цели и цели майора Бойко могут внезапно совпасть. И теперь тебе тоже нужен капитан Деев. Тебе нужно узнать, что он прячет в сейфе. Тебе нужен он сам. Тебе нужно понять, где он взял часы твоей женщины. Тебе нужно еще на денек-другой задержаться здесь, в Лисьих Бродах.

Ты являешься в штаб, и мрачно рявкаешь перепуганным бойцам «вольно», и говоришь:

– Рядовой Овчаренко, а ну на выход.

Он понуро идет с тобой, уверенный, что это арест, а может, что и похуже, ведь он поднял руку на капитана СМЕРШ Шутова. И ты должен его хотя бы ударить – по лицу, прикладом, до крови. И ты должен его хотя бы посадить на гауптвахту. Ты ведь Шутов. Ты капитан СМЕРШ. Ты должен играть свою роль.

Но ты смотришь в эти его незабудковые глаза, и ты вдруг говоришь:

– Спасибо, Пашка. Ты вчера все правильно сделал.

А потом добавляешь:

– Мне нужна твоя помощь. Мы сейчас с тобой, рядовой, будем взламывать сейф.

– …Стану я, раба Божия Марфа, благословясь, пойду из западу в восток. Подымается царь грозна туча, и под грозною тучею мечется царь-гром, царица-молния. Как от царя-грома и от царицы-молнии да бежат враги и дьяволы лесные, водяные, дворовые, чумовые, и всяка нечиста тварь и нежить в свои поместия – под пень и под колоду, во озера и во омуты, и так бы бежали и от живущих во оных хоромах, от рабы Божией Марфы и раба Божиего Прохора, и бежали всякие врази и дияволы лесные, хворобыи, всякая нечистая творина во свои поместья, под пень, под колоду, во озера и во грязи лепкие безотпятно, безотворотно, век по веку и до веку, аминь!..

Марфа с трудом сглотнула пересохшим горлом и посмотрела на сына. Он лежал на лавке под образами и дышал по-собачьи, хрипло и часто. Лицо и шея опухли, посиневшие губы раздулись, как у утопленника. От глаз остались только узкие щелки. Они специально навели на Прошку такую порчу, чтобы глаза его стали такие же, как у них, проклятых бесов китайских…

К окну прильнула, хлюпая носом, Танька. Она притворялась, что высматривает, не идет ли к ним доктор, на самом же деле просто боялась смотреть на Прошку.

– И ты молись! Чего скулишь, пялишься! – Марфа подскочила к свояченице, схватила за волосы, потащила к образам и швырнула на пол. – На коленях стой и молись!

– Христос родися и роспяся и воскресе… – испуганно присоединилась к молитве Танька. – …И в третий день воскресения живот дарова всему миру и рабу Божию Прохору, крестная сила с нами! Крестом человек родися, крестом частися, крестом подпояшуси, Бог прославися, сатана связан бысть с сильными своими бес; отныне и до века, и до второго пришествия Христова, аминь.

Со двора – как будто издалека, из другого мира – послышались звуки открываемой калитки, собачий лай и возгласы близнецов:

– Скорее, доктор, помирает наш Прошка!

Таня хотела было подняться с колен и идти встречать, но Марфа одернула ее и прошипела:

– Молис-с-сь!

Она прекрасно знала, что доктор сыну ее не поможет. Поможет только горячая, из самого сердца, молитва.

– Стану я, раба Божия Марфа, благословясь, и пойду, перекрестясь, из избы дверьми, из двора воротами, в чисто поле за воротами под утреню зорю, под восточну сторону, ко истинному Спасу Сыну Божию, Царю Небесному, и помолюся я, раба Божия, истинному Господу Богу, Спасу, Сыну Божию и Царю Небесну, и святым архангелам, шестокрылым херувимам, хранителем святого мира и поднебесья, и прочим бесплотным небесным силам, и святому честному кресту, и святым четырем силам охранным, и святому огню, святой земле, святой воде, святому духу небес-ну поклонюся я. Создай, Господи, свое Божие великое милосердие, от престола Господня грозну тучу темную, каменну, огненну и пламенну, из тое тучи грозной спусти, Господи…

– Где больной?

– Вот он, Прошечка наш! – Танька вскочила и потащила доктора чуть ли не за рукав к лавке.

Тот присел перед Прошкой на корточки, раскрыл саквояж, набрал шприц и постучал по нему пальцами, выгоняя пузырьки воздуха вверх вместе с тонкой струйкой лекарства. Вот так и демоны изыдут ничтожными пузырьками, и сглаз, и порча уйдут от горячей молитвы. Марфа поправила сползший набекрень платок и продолжила быстро бормотать:

– И спустил истинный Господь Святый Дух царя-грома, царицу-молнию, царь-гром грянул, царица-молния огненно пламя пустила да во темны силы, молния осветила, расскакалися, разбежалися всякие нечистые духи во тьму. И как из тыя Божей милости, из грозной тучи, из сильного грому, от молнии вылетает грозно громовая стрела, и сколь она грозно, и пылко, и ярко, и принимчиво диавола изгоняет, и нечистого духа, демона насыльного и нахожего у Прохора, раба Божия, из двора выганивает…

– Мракобесие, – поморщился Новак, всаживая полный шприц в Прошкину ягодицу.

– …И как от тое грозныя сила освещает светом своим ясным все теменья, громовые стрелы не может камень в одно место сростать, древо отростать, а такоже и проклятый диавол уходит за нечистым духом и демоном, крестная сила с нами!

Марфа отвернулась от икон, чтобы указать демонам на дверь, чтобы они точно знали, куда уходить, и застыла с открытым ртом. На пороге стояла бесовка, ведьминское отродье.

– Ты-ы-ы?! – Марфа медленно поднялась с колен и повернулась к ведьме, осеняя себя крестами. – Пошла вон, сатанинское ты отродье! Сглазила мне сыночку, тварь! Ведьма! И мать твоя – ведьма!

– Я просто доктора привела, – заскулила бесовка, притворяясь невинным ребенком. О, они умеют мастерски притворяться…

– Во-о-он! – Марфа схватила со стены распятие, занесла над головой и, тяжело ступая, двинулась к ведьминой дочке. – Чтоб ты сдохла! И чтоб мать твоя сдохла! От вас все беды!