— Но чем объяснить эту немыслимую спешку Калугина? Ведь он мог пожениться, а уж потом крутить со страховкой и завещанием?

— Он панически боится разоблачения! И никакие уговоры Шварца не помогают.

Соколов согласился:

— Страх — худший советчик и отец многих глупостей.

Джунковский остановился, оглянулся, снял перчатку, скусил сосульки с густых усов и доверительно сказал:

— Передачу документов мы устроили здесь, в Питере. И Калугин тотчас после передачи сбежит в Вену. Билеты он уже купил.

Соколов изумился:

— И ты позволишь ему это сделать?

Джунковский уклончиво отвечал:

— Что я? Генеральный штаб позволил — ради стратегических соображений. Именно такой решительный шаг убедит противную сторону, что Калугин, передавая важные сведения, рисковал жизнью и поэтому бежал к ним. Это усилит доверие к тем документам, которые передал Калугин. Сам же он уверен в их подлинности.

Соколов возмутился:

— Какой-то бред!

— Нет, все тонко рассчитано. Шварц станет возить ему липовые секреты в Вену. Очень скоро Шварца проследят, и тогда на нашего агента выйдет сотрудник военной разведки Австро-Венгрии. Шварца начнут шантажировать, изводить допросами, но в конце концов предложат сотрудничество. Нам как раз это и надо. Вот, признаюсь, главная причина всей этой затеи. Если тут посредник им был нужен ради конспиративных целей, то там необходимость в Калугине отпадет. И тогда вчерашний лакей сделается чем-то вроде выжатого лимона — никому не нужным. Без привычных связей, без знания языка он очень скоро на чужбине загрустит, вернется в Россию. И тогда мы его арестуем и предадим суду: за убийства и шпионаж его ждет вот это. — Джунковский сделал выразительный жест вокруг шеи. — Так что песенка этого субчика спета — куда ни кинь, везде клин.

Соколов с нарочито покорным видом вздохнул:

— Хорошо, буду ждать суда Божьего над этим Калугиным!

Джунковский с непонятной иронией произнес:

— Ты, Аполлинарий Николаевич, обязан пренебречь личной обидой!

Соколов подумал: «А что, если этот убийца сбежит в Южную Америку? Значит, преступления ему сойдут с рук? Или я должен за ним носиться по всему земному шару? Нет уж, дудки, господа из военной разведки. Возмездие должно быть справедливым и скорым!»

— Кстати, ты, Аполлинарий Николаевич, никогда не догадаешься, где провел нынешний вечер Калугин!

— ?

— На представлении в цирке Чинизелли. Наш фигурант — большой любитель таких развлечений! Филеры прослеживают каждый его шаг.

Соколов на это ничего не ответил, лишь сказал:

— Нам есть что обсудить, Владимир Федорович. Впрочем, завтра, точнее, уже сегодня мы с тобой увидимся.

— В двенадцать дня мы приглашены в Михайловский манеж.

— Я извещен.

— Церемония пройдет в высочайшем присутствии. Надо присутствовать обязательно.

Соколов согласился:

— Ты, конечно, прав. Хорошо моему папа, он всегда может сослаться на нездоровье, а наше присутствие обязательно.

Джунковский напомнил:

— Как и на балу в Царском Селе. Не опоздай, пожалуйста, на поезд — семь тридцать. Других поездов уже не будет.

— Буду стараться, ваше превосходительство!

— Старайся, старайся, граф! — засмеялся Джунковский. — Обе столицы судачили, когда лет десять назад тебя и великого князя Андрея Владимировича едва не растерзали волки. Говорят, в этом году стаи хищников заполонили окрестности, по дороге и днем ездить опасно. А ночью отважится лишь безрассудный. И великого князя рядом не будет — отбиваться трудней.

Соколов согласно покачал головой:

— Прошлый раз мы заигрались в карты, вот и опоздали на поезд до Царского Села. Но отбились от кровожадных хищников, хотя великому князю медвежью доху волчьи клыки изрядно попортили. Балом в присутствии государя и августейшей семьи манкировать не приходится.

— Тем более что ты, граф, танцор знаменитый!

— Пора прощаться! Мне на Садовую…

Джунковский обнял приятеля, душевно произнес:

— Поверь, Аполлинарий Николаевич, мне самому отвратителен этот Калугин.

Соколов расхохотался:

— И порой надо руководствоваться не трезвым расчетом разведки, а сердечным порывом и справедливостью. Владимир Федорович, сделай одолжение, обещай, что выполнишь единственную мою просьбу?

— Полагаю, что она достаточно скромна? Обещаю…

— Скажи мне на ушко: где завтра состоится шпионская акция Калугина и Шварца?

— Куда маханул! — Джунковский надолго задумался. Вдруг он, видимо, решился. Расстегнул шинель, достал из кармана кителя согнутый пополам лист бумаги, протянул Соколову:

— Вот, нынче Мардарьев по моему приказу принес копию перлюстрированного письма. Здесь то, что тебя интересует.

Соколов прочитал: «СПб., Лиговка, 27, его высокоблагородию г-ну Шварцу. Погода в Москве хорошая! Тетушка купила кактусы, дядюшка идет к стоматологу…» Сыщик с недоумением взглянул на Джунковского:

— Что это? Разве это предмет для «черного кабинета»?

— Разумеется, коли Мардарьеву в лапы попало. Это шифровка Калугина. И наш общий друг, доблестный шифровальщик Зыбин прочитал: завтра, точнее, уже сегодня в полдень Калугин встречается с нашим агентом у главного входа в Адмиралтейство.

Соколов обнял Джунковского:

— Спасибо! Я могу доставить неприятность полковникам Генерального штаба, но поверь, великой России вреда никогда не нанесу. Позволь, я тебя провожу до самой общины? Не ровен час…

Джунковский улыбнулся:

— А что же, граф, ты за себя не боишься?

— Бояться надо только Бога. Я Шаляпина на подносе поднимаю, такое сам Людвиг Чаплинский не сделает. И потом: я всего лишь сыщик, а ты — товарищ министра. Так что, Владимир Федорович, я тебя на извозчике отправлю. Вон как раз поворачивает…

Джунковский махнул рукой:

— Не хлопочи!

— Твоя воля! — отвечал Соколов. Джунковский многозначительно добавил:

— После завтрашнего полудня судьба шпиона меня не очень интересует. Понял?

Соколов ответил:

— Спасибо!

Благодарить всегда следует кратко.

* * *

Джунковский, раскрывая государственный секрет, все тщательно обдумал. Он был категорически против того, чтобы выпускать Калугина за границу. Но военные разведчики, руководствуясь своими хитрыми соображениями, настояли на своем.

Шеф жандармов, понятно, Соколова не подбивал на расправу со шпионом и убийцей, но если бы тот по-свойски отомстил, то грустить не стал бы. Как опытный шахматист, шеф жандармов рассчитал все ходы до конца этой интригующей партии.