И он ткнулся влажными усами, пахнувшими табаком, в щеку Соколова.

Соколов вышел из «Вены» вместе с Джунковским.

Зимний Петербург стыл в морозной тишине. Большая луна плавала в мутном ореоле, окрашивая легкие высокие облачка сказочно-палевым светом.

Соколов вдруг с нежностью произнес:

— Я москвич по своей натуре и воспитанию, но Петербург, прозванный Северной Венецией, всегда поражает меня своей особой красотой. Есть ли где место прекрасней, чем Нева с ее набережными из розового гранита, с изумительными по изящности дворцами по берегам? Гений Петра и Екатерины Великой чувствуется в каждом архитектурном творении, в безукоризненном их порядке.

Джунковский, с наслаждением вдыхая морозный воздух, сказал:

— И все же этот город не вполне русский. Он испытал сильнейшее европейское влияние, привнесенное великими княгинями и императрицами, которыми два столетия становятся иностранные принцессы, чаще всего немецкие.

— Ты, Владимир Федорович, говорил, что нынче идешь к сестре своей Евдокии Федоровне?

— Я обещал сегодня быть на всенощной…

Соколов вспомнил:

— Да, она ведь председатель общины Святой Евгении! — Удивился: — Зачем же ты отпустил служебное авто? Дорога до Старорусской улицы не близкая!

— Желаю пешком прогуляться. Люблю, как и ты, движение, атлетику, а времени на все не хватает.

Соколов полной грудью втянул воздух, выдохнул столб пара, произнес:

— Если позволишь, немного тебя провожу. Тем более что обещал заглянуть к отцу на Садовую.

— Очень приятно, хотя недолго, но по пути.

Снег громко хрустел под ногами. На улицах пешеходов почти не было. Порой, рискуя сломать шею, бешено летел какой-нибудь лихач, везший загулявшего чиновника или купчика, да на углах расхаживали городовые.

Соколов напрямик спросил:

— Ну, так какие счастливые новости, Владимир Федорович, ты хочешь мне сообщить?

Джунковский помолчал, обдумывая ответ. Но, видимо, решил без обиняков сказать правду.

Он остановился, положил руку на плечо приятеля и самым задушевным тоном произнес:

— Калугина не надо было ловить. Военная разведка следит за каждым его шагом. Едва он сошел на дебаркадер Николаевского вокзала, как филеры сели ему на хвост.

Соколов обрадовался:

— Очень приятно! И где он сейчас, долгожданный? Джунковский развел руками:

— Не ропщи, мой друг, сказать того тебе не умею, ибо не интересовался. Как я и предполагал, этот тип весьма необходим военной контрразведке.

Болтаясь из стороны в сторону, почти не снижая скорости, рискуя соскочить с рельсов, пронесся ночной трамвай.

Соколов произнес:

— Этот вагон напомнил мне нашу Россию, которая несется сломя голову — неизвестно куда и для чего. Но сказал ты мне новость удивительную: Калугин, это лакейское ничтожество, — и разведка?

— Тебе, Аполлинарий Николаевич, известно, что в ресторан «Волга» часто захаживают офицеры. Недружественные нам государства, как, впрочем, и дружественные, вроде Франции, раскинули там сети шпионажа. Калугин весной 1913 года был завербован сотрудником австро-венгерской разведки, числящимся в их посольстве на должности курьера. Тот предложил Калугину: сообщать все, что лакей услышит от господ офицеров. Понятно, что не бесплатно. Авантюрной натуре Калугина это предложение пришлось весьма по вкусу. Ему — большому распутнику — деньги постоянно нужны. К счастью, мы своевременно узнали о вербовке. И вот в «Волге» появился наш агент с аксельбантами генштабиста. От него пахло перегаром, и он, понятно, сел за столик, который обслуживал Калугин. Агент якобы с пьяных глаз стал «откровенничать». Он заявил, что поругался с неверной женой, ушел из дома без денег, но у него есть золотые наградные часы «Павел Буре», которые стоят триста восемьдесят рублей. На крышке была гравировка: «Подполковнику Шварцу А. Б. за отличную стрельбу».

— Калугин попался на эту приманку?

— Разумеется! Лакей с удовольствием принял часы за пятьдесят рублей, старался напоить Шварца, а потом и вовсе предложил свою квартиру: заночевать! Шварц, для приличия малость поломавшись, предложение принял. Там, на квартире Калугина, все дело легко сладилось. Шварц изобразил колебания, раздумья и прочие душевные надрывы и, наконец, согласился: «Буду носить тебе за деньги военные секреты, только клянись на Евангелии, что меня не выдашь». Для Калугина клятва — пустой звук. Он поклялся хранить верность новому другу до гроба, а через три дня Шварц притащил какие-то «страшно секретные документы по дислокации российских войск на западной границе». Он потребовал за них десять тысяч рублей. Лакей эти деньги получил, но передал всего восемь, заявив: «Больше не дали, но просили приносить еще, платить обещали щедро». Так началась игра, очень важная для военной разведки.

— А я ненароком влез в нее, чтобы нарушить?

— Совершенно верно! Сам лакей — мерзавец. В свой час мы поймаем его, предадим его военному суду и расстреляем.

— Что значит — поймаем? Ты сам сказал: «Разведке известно место нахождения этого проходимца».

Джунковский вздохнул:

— Сейчас нам придется эту птичку выпустить из клетки. Военная разведка приготовила целый пакет дезинформации: документы с боевым расписанием нашей армии, сведения о штатах, командном элементе, некоторых новинках военного вооружения и прочее. Настоящую акцию мы готовили полгода. И вот этот Калугин, чтобы жениться на богатой Аглае Фонаревой, в самое неподходящее время устраняет свою бывшую невесту.

— «Устраняет»! Душит, проще говоря.

— В отличие от тебя, граф, я выражаюсь профессионально. Контрразведка уверена, что он по пьяному делу сказал бывшей невесте что-то лишнее, проболтался про свою шпионскую деятельность. И вот, найдя более выгодную партию, он испугался, что Трещалина его разоблачит. Женская ревность часто бывает причиной самых отчаянных поступков. Брошенная женщина опасней раненой львицы. Калугин, спасая себя, удавил Трещалину, но имитировал самоубийство. Как это обычно случается, ненаказанное убийство толкнуло его на другие. Калугин, заграбастав деньги — плату за шпионскую службу, решил бежать за границу, пока не поздно! Шварц, согласно их уговору, уже обеспечил Калугина фальшивым паспортом.

Соколов, внимательно, не перебивая слушавший эту историю, вставил слово:

— Понятно, что Калугину в такой ситуации не до женитьбы, но и от богатств Аглаи он отказаться не в силах. Но если этот предатель сбежит за границу, то не получит ее состояния. Ситуация патовая. Так?

— Именно так! Но Калугин решил добиться своего: остаться в холостом положении, но завладеть всем имуществом купца Фонарева и его дочери. Для начала он отравил мышьяком Фонарева. Жадная натура толкнула его на следующий шаг: он заставил Аглаю застраховать свою жизнь на пятьдесят тысяч и написать на его имя завещание. Наивная Аглая все делала под диктовку возлюбленного.