быстрая музыка, похожая на стук дождя по листьям. Сабдел, подумал он. Их родной язык. Пазел никогда раньше его не слышал, но Дар, в одно мгновение, подарил его ему.

— Они действительно люди, — сказала та, что его несла. — Это, конечно, доказывает, что они вышли из Реки? Кем еще они могут быть, как не потерпевшими кораблекрушение?

— С двумя длому в качестве попутчиков? — возразил другой. — И женщиной-икшель, и норкой?

— Все это очень странно, — согласилась селк, несущая Пазела. — Их раны тоже недавние, и это не дело рук хратмогов. А у этого мальчика под языком заклинание.

— У девушки рана другого рода, Нолсиндар. Можешь ли ты ее чувствовать? Перелом, разбитая душа.

— Я не прикасалась к ней, — сказала первая женщина-селк. — Но самый маленький — он серьезно болен разум-чумой. Бедный мальчик! Интересно, знает ли он.

— Интересно, есть ли чума у других? А как насчет того свертка, который высокий так боится потерять? Нет, они не просто потерпевшие кораблекрушение. Что-то в них меня беспокоит.

Пазел кашлянул. Селк оглянулась через плечо. Переключившись на имперский общий, она спросила:

— Как у тебя дела, друг-человек?

— Со мной все в порядке, — сказал Пазел. — Я могу идти пешком.

Селк осторожно поставила его на ноги.

— Тогда пройди этот последний отрезок, — сказала она, — но расскажи моим братьям и сестрам, что Нолсиндар несла тебя, иначе они сочтут меня ленивой.

Ее голос звучал молодо, но Пазел знал, что впечатлениям доверять нельзя. Голос Киришгана тоже звучал молодо — хотя он помнил времена, предшествовавшие основанию самого Бали Адро. Пазел посмотрел вверх и вниз по тропе:

— Таша — та девушка, которую ты видела, — что с ней произошло?

— Золотоволосая жива и здорова, — ответила селк, которая его несла. — И для тебя гораздо дороже золота, судя по тому, как часто ты произносил ее имя.

— А остальные?

— Они ждут тебя. Идем, мы почти на месте.

Как только Пазел начал подниматься, он почувствовал слабость в ноге. Боль, которую ослабило заклинание Рамачни, возвращалась, выползая наружу из раны. Бродить по этому туманному острову было неразумно. Но вскоре склон стал пологим, деревья — выше и дальше друг от друга. До него донеслись голоса: голоса его друзей. Пазел почти перешел на бег. Там сидела вся его компания, за исключением Таши и Рамачни, а также много селков. Они пили из маленьких серебряных чашечек среди развалин какого-то древнего сооружения, ныне заросшего деревьями. Первым Пазела увидел Большой Скип:

— Вот он, мальчик, который никогда не тонет!

Все они тепло поприветствовали его — и даже Дасту неуверенно ему улыбнулся. Но Нипс с тревогой смотрел вниз по тропе.

— Где она, приятель? — спросил он. — Как ты мог оставить ее там?

Прежде чем Пазел успел ответить, из глубины деревьев донесся голос селка.

— Терпение, мистер Ундрабаст, — сказал он. — Она будет здесь, как я и обещал. Она всего лишь сделала своего рода... экскурс.

Говоривший селк подошел ближе. Он не был самым высоким в группе, но в его голосе слышалась твердость, а в движениях — плавная легкость, которая наводила на мысль о большой силе. Какое-то мгновение он смотрел на Пазела —молча, но с живой теплотой.

— Ты боец, с которым нужно считаться, — сказал он, — даже безоружный и тонущий. Я видел девять тысяч лет кровопролития, увы. Но я никогда не видел, чтобы человек откусил ухо хратмогу.

Остальные повернулись и уставились на Пазела.

— Ты сделал... что? — спросил Нипс.

Пазел кивнул, ощупывая свою челюсть.

— В этом путешествии он подвергся жестокому испытанию, — сказал Герцил. — Как и все мы.

— Мало кто легко проходит этим путем, — ответил селк. — Но куда делся ваш хорек? Он что, убежал?

— Это существо — норка, — сказал Герцил.

Пазел озадаченно посмотрел на него. Существо? Затем Кайер Виспек, стоявший рядом с Пазелом, незаметно сжал его руку. Внезапно Пазел понял: Рамачни не представился. Маг притворился талисманом, обычным животным, идущим по пятам за ними. Пазел внезапно насторожился. Неужели селки все-таки им чем-то угрожают?

— Это существо не совсем ручное, — сказал Болуту, — но далеко от нас оно не уйдет.

Предводитель селков улыбнулся.

— Ну, — сказал он, — вот ваш товарищ, который действительно заблудился, хотя я сомневаюсь, что это повторится.

Он хлопнул в ладоши, и из толпы селков выбежала собака. Путешественники вскрикнули от изумленной радости: это была та самая белая охотничья собака, которая отправилась с ними из Масалыма, одна из трех, последовавших за ними в Адский Лес. Лунджа упала на колени и обняла животное: Пазел никогда не видел стойкого воина такой близкой к слезам. Жители Бали Адро и их собаки, подумал он, но и у него самого в горле встал комок. Он наклонился, и пес лизнул его руку. Животное последовало за ним и Ташей к берегу реки, где они впервые занялись любовью.

— Он выплыл из Леса, находясь на волосок от смерти, — сказал селк. — Клык-рыбы прогрызли рану у него в боку. Но это крепкое животное с огромной волей к жизни.

— Он был любимцем командующего Ваду, — сказала Лунджа. — Я так и не узнала его имени, но отныне я буду называть его Шилу, Выживший.

Болуту повернулся и низко поклонился вождю селков.

— Мы у тебя в долгу, альпурбен, — сказал он.

И снова сработал Дар Пазела: альпурбен означало старший брат на неммоцианском, еще одном изящном южном языке. Болуту использовал это слово как почетное, формальное обращение.

Этот жест не ускользнул от внимания селка. Их предводитель сердечно кивнул Болуту.

— Я Таулинин из рода Тул, — сказал он. — Я веду этих ходоков с тех пор, как пали Горные Короли. Какими бы жестокими ни были ваши испытания, они не лишили вас ни вежливости, ни удачи. Мы собирались перейти Ансиндру недалеко от острова, где мы вас нашли. Если бы мы выбрали любой другой брод, мы бы вообще никогда вас не увидели. Мы знали, что здесь были хратмоги, но не стремились вступать с ними в бой.

— Я все еще не понимаю, как вы меня спасли, — сказал Пазел.

— Мы сильные пловцы, — сказал Таулинин, — почти равные длому, на самом деле. Ты задыхался; мы откачали воду из твоей груди