запекшейся черной кровью. Талл также дал ему куртку — грязную, частично обгоревшую, — затем помог лечь обратно на единственную больничную койку на судне. Он перевязал искусственную ногу грязными бинтами, затем перешел к голове и шее Исика. Когда он закончил, открытыми остались только рот и левый глаз адмирала.

— Ваш капитан — отродье шлюхи, — сказал Исик. — Почему он не сказал мне, что таков был план?

Никаких комментариев от Талла; но когда Исик пролежал еще некоторое время, Грегори сам нырнул в лазарет и быстро осмотрел его.

— Идеально! От тебя воняет, как из уборной мясника.

— Гнида.

— Сутиния пошутила, можешь в это поверить? «Он не должен жаловаться: когда его тайком вывезли из королевской резиденции, он разыгрывал труп в гробу. Он продвигается вверх по карьерной лестнице». Неплохо, а? Вот тебе окровавленная тряпка.

— Как заботливо.

— Кашляй в нее, когда тебя попросят говорить. Но, возможно, они попросят тебя только кивнуть и тому подобное. Помни, ты лейтенант Ванч с «Раджны», потопленной мзитрини три дня назад.

Исик вздрогнул:

— Было такое нападение. Оширам говорил о «Раджне»; он сказал, что об этом говорил весь остров.

— И далеко за его пределами. Настоящий Ванч умер, но они не должны этого знать.

— И кем он был?

— Никем. В этом-то и вся прелесть, понимаешь?

Мощный залп взрывов потряс «Танцора». На этот раз Исик услышал последовавшие за этим отдаленные крики.

— Я не понимаю, Паткендл. Как все эти фортели помогут тебе пройти через сражение?

— Нет времени вдаваться в подробности. Просто лежи спокойно, помалкивай и помни, что ты должен быть на пороге смерти. Скоро все это закончится.

Он было повернулся, чтобы уйти, затем резко оглянулся на Исика:

— И прояви к Таллу немного уважения, ладно? Он хорош в том, что делает.

Дверь закрылась. Исик лежал неподвижно, ощущая свой возраст, слушая, как Грегори орет: Спустить паруса, всем собраться, никакого оружия при себе, пожалуйста. Мухи жужжали у него в ушах. Сутиния открыла дверь и удивленно посмотрела на него. Затем до нее донесся запах этого места; она подавилась и убежала. Лицо Исика вспыхнуло. У него было такое чувство, словно она застукала его за чем-то неприличным.

Вскоре после этого в комнату вбежал Талл с сумочкой, одетый во что-то вроде халата, и сел рядом с кроватью, закрыв глаза.

— Что, во имя девяти гнилостных Ям...

— Тише, — сказал Талл, слегка покачиваясь.

— Это что, треклятые духи?

— Мазь от ожогов. Для твоей ноги, старый дурак. А теперь не отвлекай меня — я вроде как вхожу в роль. Кроме того, они здесь.

Это был не халат, это был хирургический фартук, а сумка была докторской. Мужчина тоже снял свои серьги. Это выше моего понимания, подумал Исик.

Его соотечественники начали сыпать оскорблениями, когда поравнялись с «Танцором». Они завыли на Грегори: знает ли он, как ему чертовски повезло, что они не вышибли у него корпус из-под ног?

— Когда Арквал приказывает тебе спустить парус, ты спускаешь его, пес! О чем ты думал, гром тебя побери?

Исик не расслышал ответа Грегори, но реакция арквали сделала его очевидным.

— Коммодор? Ты лживый, свинорылый, жрущий навоз контрабандист! Берите эту посудину, сержант! Вы, шавки, встаньте на колени. Сейчас же, будьте вы прокляты, или мы укоротим вам ноги нашими палашами.

Последовал громкий стук и ругань. Мужчины запрыгивали на борт «Танцора», по трапам грохотали сапоги. Дверь распахнулась, и на пороге появился одетый в доспехи турах с обнаженным кортиком. Он крикнул Таллу, чтобы тот поднимался наверх вместе с другими матросами.

— Мой пациент умирает, — сказал Талл.

Задержав дыхание, морпех нырнул в лазарет и вытащил Талла за шиворот. «Лежите спокойно, Ванч!» — на ходу заплакал Талл.

Когда дверь открылась в следующий раз, это были Грегори и сам капитан-арквали: такой же молодой, каким казался, и такой же свирепый:

— Боги смерти, этот человек вообще дышит?

— Ему недолго осталось, — сказал Грегори. — Я же говорил тебе, что нельзя терять времени. Дарабик спустит шкуру с нас обоих, если...

Исик невольно дернулся. Дарабик? Пурстон Дарабик? Он начал было подниматься, затем одернул себя и упал обратно.

— Вот, видишь? — воскликнул Грегори, извлекая максимум пользы из промаха Исика.

— Я вижу полутруп, который знает имя коммодора, — сказал арквали. — Нам понадобятся более веские доказательства, пес. Достань мне письмо, о котором ты говорил.

Мистер Талл протиснулся обратно в комнату. Он сунул руку под окровавленную куртку Исика и достал конверт. Он поднял его перед остальными:

— Сэр, ему очень плохо, он очень, очень слаб. Я сделал все, что мог, но эта нога...

Шквальный огонь и крик с корабля Арквала. Капитан схватил конверт и разорвал его. Он перевел взгляд с письма на Исика и обратно. Затем он выбежал, Грегори следовал за ним по пятам. Талл наклонился к уху Исика и прошептал:

— Ты меня до смерти напугал. Я думал, ты собираешься встать и потанцевать.

Он мог бы сделать и это. Пурстон Дарабик. Пурси! Неужели именно он командует эскадрой? Они были старыми приятелями, учились на одном курсе в академии; Исик даже ухаживал за одной из его сестер до того, как Клорисуэла вошла в его жизнь. Как и половина военно-морского флота. Тогда ходила шутка: Дарабик был единственным отпрыском, остальные восемь были девочками.

Из-за бесконечной бомбардировки криков стало гораздо больше. Вернулся капитан брига и спросил, можно ли перевезти пациента.

— Ты, чо, пытаешься пошутить? — спросил Талл. — У этого человека гангрена. Он чуть не умер от потери крови на «Раджне», он обожжен, его селезенка раздроблена; он наполовину в бреду от боли. Перевезти его! С таким же успехом ты мог бы просто ткнуть его пару раз и покончить с этим, ты, мерзкий...

Капитан захлопнул дверь. Талл и Исик сидели неподвижно, прислушиваясь. Но им не пришлось долго ждать, пока начнут поступать приказы: Эй, вы, вставайте! Запускайте эту мусорную баржу! И держитесь с подветренной стороны, как можно ближе, иначе мы проделаем в этой калоше больше дырок, чем в треклятом фаготе — если мзитрини не сделают этого за нас.

Исик повернул свою забинтованную голову:

— Селезенка?

— Все критикуют, — пробормотал Талл.

Они снова тронулись в путь. Грохот пушек стал почти невыносимо громким, и теперь визг летящих снарядов достиг и их ушей. Он чувствовал запах порохового дыма. С верхней палубы Сутиния