– Друг, пора идти, – коротко произнес он с каким-то особым почтением. – Он отдал его тебе.

Я повернул зеркальце, глянул на свое темное отражение, затем сунул подарок старейшины в карман, кивнул и вышел из кибитки. Мне нужно было побыть на воздухе. Свет угасающего, но еще яркого солнца заставил меня зажмуриться. Ветер развевал полы куртки. Я поймал их и, немного повозившись с молнией, застегнул доверху. Полез в карман, достал и натянул шапку – на улице было чертовски холодно! Или, может быть, так подействовала встреча, что меня бил озноб?!

Я обернулся – у выхода из кибитки стоял, также жмурясь, мой переводчик. Подумав секунду, я решил его отблагодарить. Полез во внутренний карман и достал деньги. Отсчитав, протянул ему пару банкнот.

Однако тот отрицательно затряс головой. Здесь я заметил, что Сероп смотрит на меня определенно не так, как раньше. От панибратства не осталось и следа – он настороженно оглядывал меня, словно это таило в себе какую-то опасность. При этом он старался проявить всю вежливость, которой раньше не было и следа. Приложил правую руку к груди, как это бессознательно делал я перед разговором со старейшиной, и слегка поклонился. Видимо, он посчитал, что этот жест в моих глазах – верх учтивости.

– Ты! – произнес он, вкладывая в это слово сразу и раболепный ужас, и восхищение.

– Что? – машинально произнес я, поправляя шапку.

– Ты! – повторил он и указал на зеркальце, которое я сжимал в руке вместе с купюрами. – Вейд мирари!

– Да что это значит?!

– Это значит, что старейшина отдал зеркало тебе. Вейд мирари можно с древнего языка перевести как «знающий, что находится в зеркале», – заговорил он вдруг неожиданно складно. – Ты посмотрел в него. Там твой ответ.

Я вынул из кармана зеркальце и повернул его к себе. Мое отражение: небритое, раскрасневшееся на морозе лицо, криво сидящая на голове шапка, да еще и надетая задом наперед – шов проходил почти посредине лба. Застегнутая до шеи куртка. Все тот же я, что и раньше. Особо ничего не изменилось.

– Но это обычное зеркало… – начал говорить я, убирая его в карман и вдруг осознавая, что изо рта моего вместо привычных русских слов несется складная армянская речь.

– Это ты! – закивал переводчик. – Ты говоришь и понимаешь все. Ты можешь говорить на всех языках, ты знаешь все. Ты – Хранитель!

– Я?!

Осознание. Вспышка. Меня пронзило это знание!

Неужели все, что я собирал по крупицам в течение своего долгого путешествия, все, что я искал, теряя надежду и отчаиваясь, но все же находя в себе силы двигаться дальше, всегда было со мной?! Неужели я так долго, так мучительно шел к самому себе?! Я и есть Хранитель?! Это было настолько невероятным, что просто не могло быть правдой! Да, я действительно каким-то непостижимым образом стал понимать его язык, более того, знал его так, словно впитал с молоком матери. Но этого было мало!

– Постой, но язык – это не доказательство! Есть случаи, когда после травмы люди начинали говорить на иностранных языках. Какая-то там генетическая память поколений. Может, от стресса и со мной что-то подобное случилось? – пытался я найти разумное объяснение.

– Не-е-ет, – покачал головой мой спутник. – Ты увидел себя в зеркале.

– Ну и что? Все видят себя в зеркале!

– Все просто смотрят в зеркало, а ты увидел.

– Хорошо. Допустим, – произнес я с расстановкой. – Но что дальше?

Я посмотрел на свои руки. Медленно поднял взор. Мне казалось, что мир сейчас перевернется с ног на голову, стоит лишь мне щелкнуть пальцами… ну или что там делают факиры в таких случаях?! Вообще, я даже не понимал, с чего начать. У меня не было ни черного цилиндра, ни белого кролика для таких фокусов. Информация, которая теперь была мне известна, напоминала какой-то драгоценный напиток, сокрытый в закупоренном сосуде. Я вижу его цвет, знаю его запах, предчувствую вкус, догадываюсь об ощущениях, которые придут вместе с ним. Осталось лишь открыть сосуд, чтобы все это произошло, но… чем мне, скажите, выбить или выкрутить эту пробку?!

Переводчик ничего не ответил. Да и знал ли он ответ? Если кто и мог мне помочь, то только старейшина. Мне стоило вернуться в палатку, чтобы потрясти этого Котофеича как следует. Решительно я подошел к домику старейшины и хотел откинуть полог, за которым был вход. Был. Потому что теперь меня встретила просто натянутая ткань. Видимо, вход был с другой стороны. Я обошел шатер, но нигде не встретил входа. Это была просто палатка без окон и дверей!

– Где он? – обернулся я к переводчику.

Тот смотрел на меня ошарашенно. Видимо, исчезновение входа в шатер старейшины изумило его не меньше.

– Эй! – Постучал я по палатке рукой. – Ты слышишь меня?

Ответа не было, напротив, от моих ударов ткань вдруг задрожала и удивительным образом упала вниз, словно под ней не было никаких опор. Спустя пару секунд на земле красовался пузырь из цветастого брезента, который колыхал ветер. Я взялся за нижний край палатки и приподнял его. Внутри было… пусто!

– Что происходит? – не совсем уверенно спросил я. – Где твой старейшина?

Мой собеседник вновь испуганно затряс головой и пролепетал:

– Ты удалил старейшину! Пожалуйста, прошу тебя, не удаляй меня!

– Никого я не удалял! – ответил я слегка раздраженно, удерживая полог шатра в правой руке. – У вас тут самих какая-то чертовщина происходит. Кот у них старейшина, я у них – Хранитель!

Переводчик только согласно кивал, опасливо глядя на мою левую руку, которой я жестикулировал. Наверное, он искренне опасался, что еще секунда – и в ней может блеснуть молния, которая поразит его как нетрезвого сатира, кривляющегося перед Зевсом!

– Постой, давай мыслить логически, – продолжил я, стараясь побороть свое волнение. – Ведь если я – Хранитель, как ты говоришь, я должен знать все. У меня должна быть информация… Или… она в зеркале?

Толмач смотрел на меня с благоговейным ужасом.

Я открыл левую ладонь и повернул к себе зеркальце. Теперь я смотрел в него внимательно, переводя взгляд с глаза на глаз, потом на нос, на рот своего отражения. Я силился отыскать в нем что-то кроме щетины, сведенных бровей и капельки, возникшей от холода на кончике моего носа. И вдруг мне показалось…

Это было очень странное чувство. Как будто зеркало не совсем отражает то, что находится перед ним. То есть я был там, в нем. Но как будто между мной и моим отражением проходила какая-то грань. Я шмыгнул носом, но… в отражении ничего не произошло! Мой анфас остался так же недвижим!

Подняв голову, я увидел, что все вокруг словно замерло в состоянии стоп-кадра. Переводчик стоял чуть поодаль, лицо его выражало все то же беспокойство и удивление. Ветер полностью стих. Более того, исчезли вообще все звуки, которые меня до сих пор окружали. Я разжал руку, выпуская полог палатки, однако еще более пугающие вещи произошли со мной самим. Я просто хотел разжать руку, но она осталась на том же месте, что и раньше. Я сам стоял как вкопанный и видел теперь это со стороны! Я был вне своего тела.