– Я понимаю, почему вы бы мне не доверяли. Все, что я могу сделать, это попытаться доказать и показать себя с лучшей стороны вам обоим, сэр.

– Ты можешь привести мне три веские причины, почему я должен отпустить ее с тобой сегодня вечером?

– Я вел себя, как подонок, но я не подонок. У меня и в мыслях не было обидеть вашу дочь. Я никогда намеренно не обижу вашу дочь.

Папа смотрит на меня, и я пытаюсь ответить ему взглядом, говорящим: «Пожалуйста, прости его и отпусти меня, чтобы я не умерла старой девой, к тому же он мне нравится, даже если ты думаешь, что это звучит безумно, пожалуйста, пожалуйста, поверь мне».

Он спрашивает Джека:

– И куда ты планируешь повести мою дочь сегодня вечером?

Он повторяет словосочетание «моя дочь», словно пытается, чтобы его до конца поняли. ЭТО МОЕ ДИТЯ, ПЛОТЬ ОТ ПЛОТИ И КРОВЬ ОТ КРОВИ. ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО Я С ТОБОЙ СДЕЛАЮ, ЕСЛИ ТРОНЕШЬ МОЕГО ЕДИНСТВЕННОГО РЕБЕНКА?!

– Я думал, мы сходим в кино, а потом где-нибудь перекусим.

– Ты доставишь ее домой к одиннадцати вечера.

Я:

– Я уже в девятом классе.

Папа:

– Да, в девятом.

Я:

– А как насчет полуночи?

Папа:

– А как насчет половины одиннадцатого?

Я (Джеку):

– Мне нужно быть дома к одиннадцати.

Джек (смеется):

– Не проблема. Обещаю доставить ее домой к этому времени, если не раньше.

Не очень раньше, думаю я.

Папа спрашивает его:

– Когда ты в последний раз делал своей машине техобслуживание?

Вот теперь я не пойму, то ли он подшучивает над Джеком, то ли он говорит всерьез. Пытаюсь отправить ему телепатическое послание: «Пожалуйста, перестань. Пожалуйста, смягчись». Есть большая вероятность того, что он поломает все мои шансы, прежде чем я смогу это сделать, и, наверное, Джек не последняя моя возможность обрести любовь не-родственника, но прямо сейчас он явно моя лучшая возможность, и к тому же он мне действительно нравится.

Мне нравится Джек Масселин.

– В августе. Я вообще-то довольно рукастый, так что все сделал сам.

Папа внимательно изучает его, кажется, всю мою оставшуюся жизнь.

– Знаешь, мы с твоим отцом вместе учились. Мы играли в одной футбольной команде в средних и старших классах.

Это не совсем «я так польщен тем, что ты пригласил мою дочь на свидание», но хоть что-то.

В машине я говорю:

– Извини, что папа с тобой так.

– Ты что, шутишь? У него были все основания выгнать меня пинком под зад. На его месте я бы близко не подпустил меня к тебе.

Но мне слышится: «Я просто хочу быть рядом с тобой, Либби Страут. Я хочу всю тебя зацеловать».

Джек говорит:

– Он просто хочет тебя защитить – так и надо, особенно после той моей выходки. Я бы повел себя точно так же, если бы у меня была дочь.

Но мне слышится: «Я всегда стану тебя защищать. Я всегда стану заботиться о тебе и о нашей дочери, которая у нас родится после того, как мы поженимся, и я буду вечно тебя любить».

Я в той же машине, только через пятнадцать лет, в будущем, где-нибудь далеко от Амоса. Джек Масселин все так же сидит рядом со мной, только на заднем сиденье едут наши дети или, может, один ребенок – дочка, – а моя рука лежит у него на ноге. Я смотрю на его ногу, а потом на лежащие на руле руки. Ручаюсь, что ты будешь замечательным отцом.

Я не уверена, куда мы едем, но мы направляемся в восточную часть города, где расположены рестораны и кинотеатр. Там мы с папой жили до тех пор, пока не пришлось разрушить наш дом, чтобы спасти меня.

Словно читая мои мысли, Джек спрашивает:

– Ты вроде бы жила в этом районе, нет?

– Когда-то. Так куда мы едем?

Он улыбается мне, и я просто таю на сиденье. Внутри у меня делается тепло и мягко, и я цепляюсь за это чувство, потому что оно не из тех, что я ощущаю все время. Быть счастливой – это нормально, слышу я голос Рейчел. Это нормально – позволить себе наслаждаться хорошим.

Может, сегодня та самая ночь. Моя сексмарафонская ночь, как у Полин Поттер. Джек Масселин, ты можешь стать моим первым.

Он отвечает:

– Я думал, мы заедем куда-нибудь поесть, а там видно будет.

Но он также мог бы сказать: «Я прокачу тебя на луну и обратно, а пока мы в вышине, я соберу тебе на память охапку звезд».

И я вдруг думаю о дочери, которую нам суждено обрести. «Беатриче, – думаю я. – Мы назовем ее Беатриче».

Мы проезжаем мимо «Оливкового сада», «Эпплби» и «Красного омара», открывшегося месяц назад. Я мысленно перебираю все рестораны в городе – их не так много, – но мы проезжаем мимо них. Я было думаю, что он сейчас развернется и отвезет меня домой – ни вечера, ни свидания. Или, возможно, направится в Огайо, где никто не узнает ни его, ни меня, ни нас.

Но тут мы выезжаем из Амоса, и у меня немного сжимается сердце, что говорит мне, что я вообще-то от него такого не ожидала, и теперь он делает это – осторожно, тайком вывозит меня из города, словно дочь богатого нефтяного короля.

– Куда мы едем? – спрашиваю я таким идеально ровным голосом, словно его полсотни раз перед этим специально расплющивали.

– В Ричмонд.

– В Ричмонд?

Звучит это так, словно я говорю: «ТЫ ЧТО, СОВСЕМ? ШУТКИ СО МНОЙ ШУТИШЬ? В РИЧМОНД?! МОЖЕТ, ПРОСТО ПРИВЯЖЕШЬ К МОЕЙ НОГЕ ВАЛУН И СБРОСИШЬ МЕНЯ В РЕКУ?»

– Да, в Ричмонд. Я вовсе не собираюсь вести тебя на какую-то из городских помоек. Совсем нет.

Джек

«Королевская пицца Клары» – своего рода заведение знаковое. Там делают лучшую пиццу на много километров вокруг, а в зале стоит красный двухэтажный автобус. Там всегда многолюдно, но я заказал место заранее. Мы можем сесть в автобусе или наверху за угловой столик, у которого сбоку стоят качели. Либби выбирает качели.

Мы движемся между столиками, Либби идет впереди меня, и я вижу, как на нее таращатся. Такое случается, когда я с Кэролайн, – люди на нее пялятся. Но пялятся они на Кэролайн потому, что с виду она высокая и сексуальная девица.

Пока мы идем, я замечаю, где проход слишком узкий, где Либби придется протискиваться. Я предлагаю пойти первым, потому что так я смогу выбрать путь, где ей не придется насчет этого волноваться. Я расчищаю дорогу, и посетители таращат глаза, а я ловлю себя на мысли, что до недавнего времени был одним из них. Может, и не хихикал, но сидел рядом. Я не знаю, что чувствовать или делать, так что таращусь в ответ. Я их знаю или не знаю? Мне нет до этого никакого дела. Они глядят на меня и на нее, и сидящие за столом мальчишки начинают говорить гадости. Слышит ли она их? Не разберу. Наверное. Я откидываю голову назад. Такое движение, хочется думать, делает мою прическу в двадцать раз больше, а меня самого – на три метра выше. Я сурово смотрю на них, и они затихают.