А вы говорите: "Этот неандерталец и есть предок кроманьонца, но только эти люди жили в разное время, поэтому один из них похож на полубога, а другой - на шимпанзе". И дальше вы заявляете: "И поэтому я считаю, - именно ведь так кончается ваша последняя книжка, - что все человечество биологически равноценно и имеет право на одинаковое существование". А этого-то мы и не можем допустить.

- Понятно. - Отец сидел очень тихо, внимательно слушая все, что говорит дядя. Очевидно, он желал уразуметь из его слов все то, что должно случиться позже. - Все это я знал и раньше, теперь я вас хочу спросить вот о чем: для чего вы это мне говорите?

Дядя подошел к отцу и положил ему руку на плечо.

- Вот теперь, в заключение нашего разговора, я и хочу спросить вас: неужели вы живете в башне из слоновой кости? Вы глухи и слепы ко всему, что происходит за стенами вашего кабинета, а там идут танки, маршируют наши войска, там жгут, режут и убивают. Высшая раса пришла для того, чтобы ввести раз навсегда новый порядок и навеки разрешить все вопросы раздачи корма, работы и спаривания.

- И эта высшая раса, которая режет, жжет и убивает за стенами моего дома, и прислала вас ко мне? - любезно спросил отец. - Ну, так в качестве ее посла объясните мне, чего же она от меня хочет, и давайте кончим этот разговор.

Дядя вынул из кармана зажигалку, положил ее на ладонь, подбросил в воздух, поймал, снова спрятал в карман. Было видно, что он раздражен, но старается сдержаться.

- Вы решительно отказываетесь говорить со мной по-человечески? спросил он почти угрожающе.

- Милый мой, - взмахнул отец рукой, - я не хочу говорить попусту. Я люблю декламацию только хороших актеров, а вы, не в обиду вам сказать... Ну, да уж что там, не будем ссориться... Так вот, я человек деловой и вижу, что вам что-то от меня нужно. Все эти разговоры ведутся недаром. Не думаете же вы меня обратить в свою веру и заставить отбивать земные поклоны перед этим размалеванным... как его там... богом Тором, что ли? Какого бы я ни был мнения о вас, но я знаю, что вы человек неглупый. Значит, у вас есть какое-то конкретное и строго определенное дело - это раз. Теперь я вижу: Ганка арестован; профессор Бернс выпрыгнул из окна; Гаген не успел этого сделать, и вы его повесили; Ланэ не захотел быть арестованным, как Ганка, и повешенным, как Гаген, а прыгнуть с пятого этажа у него не хватило мужества, поэтому он теперь носит свастику и орет дурным голосом "Хайль Гитлер!". Я насолил вам больше всех этих людей, но меня не трогают. Почему? Очевидно, потому, что чего-то от меня ждут. Это два. Так вот - чего именно? И, наконец, будем уж до конца откровенны, эти ваши неожиданные родственные чувства к нашей семье, которые я по некоторым обстоятельствам не могу в вас предполагать, откуда они? Это уже три. Вот на эти вопросы я и прошу вас мне ответить. Чего вы хотите от меня и моего института?

Опять наступило молчание. Дядя сидел и высекал огонь из зажигалки. Высек, достал папиросу, помял ее конец, закурил, помахал зажигалкой в воздухе, чтоб потушить огонь, и бросил ее на стол.

Быстро темнело.

В углах комнаты стояли тихие, сонные заводи неподвижных сумерек, и из них выступали только верхушки предметов.

- Во-первых, - сказал дядя, - вы и весь ваш институт должны переменить направление.

- Раз! - отсчитал отец и загнул один палец.

- Вы должны публично, через печать, признать все ваши...

- Понятно, понятно! - успокоил его отец. - Я знаю, как это делается, в крайнем случае Ланэ научит! Дальше!

- Дальше - вы должны пересмотреть свои позиции, помочь нашим ученым в разработке строго научной теории. Ибо мы только и хотим помочь вам стать на путь истинной науки проис-хождения арийской расы и доказать ее преимущественное, а может быть и исключительное, место в истории человечества.

- Два! - отец загнул второй палец.

- На этих скромных и разумных условиях мы покончим с вашим прошлым и откроем новый счет. Ваш институт будет продолжать свое существование как имперский институт предыстории. Вы останетесь его бессменным руководителем, и вам будет оказана любая помощь, возможная в условиях военного времени. Мало того - Прусская академия наук и старейший в Европе Гейдельбергский университет изберут вас своим членом.

Отец сидел, улыбался и слушал.

- И если вы истинный ученый и разумный человек... - продолжал дядя.

- Так! - Отец встал, облокачиваясь на стол. - Дорогой Фридрих, помните, подобный же разговор у нас был пятнадцать лет назад, когда на человеческом черепе неожиданно выросла обезьянья челюсть. Потом подобные же советы мне давал некий Кениг...

Дядя сначала нахмурился, а потом вдруг улыбнулся.

- Дался вам этот Кениг! - сказал он. - Вот вы второй раз уже упоминаете о нем. Чем он вас так огорчил?

- Слушайте! - крикнул отец. - Неужели вы действительно думаете, что я не знаю, кто этот Кениг?

Дядя слегка пожал плечами.

- Знаете? Римляне говорили: "Льва узнают по когтям", - сказал он с тонкой улыбочкой.

- "А осла - по ушам", - докончил отец.

- Ну, профессор, - сказал дядя, как мне показалось, даже несколько остолбенело.

- Ладно, ладно! - торопливо замахал рукой отец. - Не будем вдаваться в подробности. Что же касается вашего предложения насчет Гейдельбергского университета, старейшего в Европе, то, дорогой мой, я член другого университета - Пражского, тоже очень старого, который вы разгромили несколько лет тому назад.

- Итак, - спросил дядя, - вы отказываетесь?

- К сожалению, - ответил отец и приложил руку к груди. - Ваши предложения мне никак не подходят, придется вам двинуть против меня танки и марширующие войска, как вы недавно выразились. А впрочем, зачем я вам? У вас же Ланэ. Он напишет вам все, что угодно.

- Но вы-то, вы-то, - почти крикнул дядя, - вы-то что намерены делать?

- Я? На это я отвечу словами Сенеки: "Да будет мне позволено молчать. Какая есть свобода меньше этой?"

- Все Сенека! - усмехнулся дядя. - Хорошо! А не помните ли вы, кстати, чем он кончил?

Снова наступило молчание. Отец встал и подошел к дяде почти вплотную.

- Сенека вскрыл себе вены по приказанию Нерона и истек кровью, сказал он негромко, смотря в глаза дяди. - Теперь, когда в мир явился новый Нерон и тысячи моих братьев по науке и убеждениям истекают кровью, его пример стоит всегда перед моими глазами. Я бы хотел, чтобы вы помнили это.

С минуту дядя молчал, потом взял со стола зажигалку и быстро сунул ее в карман. Ответ отца сбил его с толку. Он даже дернулся, чтобы что-то возразить, но потом махнул рукой и встал со стула.

- И вы думаете, что это геройство? - спросил он зло, но не особенно уверенно.

Снова оба помолчали.

- Во всяком случае, вы подумайте, профессор, - сказал он почти просительно. - Вы же не можете сомневаться, что я вам искренне желаю добра.