он не это, он… Сейчас. – Рома вышел из сторожки и вернулся с чайником. – Мы вас им разбудили.

– Вообще психованные, что ли? Хоть не кипятком обливали?

– Нет, не кипятком.

Ворча что-то себе под нос, Стивен налил в чайник воды из-под крана, поставил на плиту и приступил к рассказу:

– Короче, сижу я, значит. Слышите, да? Сижу. Жду вас – двоечников. Вы ж там забродили. Как виноград. – Он хмыкнул, мол неплохо скаламбурил. – И думаю: ай, пойду к себе. Наварганю кипятку. Ага. Пошел, значит. Захожу сюда, а тут… А тут…

Стивен замолчал.

– Что? Что – тут?

– Пока ничего. Когда я зашел, не было ничего такого.

– А зачем вы…

– Ага, значит. Включил, в общем, чайник и тут смотрю в зеркало – а вот эти вилы, они на столе лежали, – шевелятся. Я как повернусь – а они как влетят в стену возле меня! И вот, смотрите!

Сторож показал четыре маленьких ровных отверстия в стене.

– Кто их кинул?

– А пес его знает! Думаю: во дела. Потянул кинжал, чтоб себя защитить, а он – бац, и растворился. И больше ничего не происходит. И тут снова смотрю в зеркало и вижу… Черный человек. Стоит прямо там, где ты, пацан.

Рома отошел. Чтобы не стоять там.

– И тогда предметы стали исчезать один за другим, – продолжал Стивен. – Я выбежал из комнаты и оказался в космосе.

– Простите?

– В космосе, говорю! Улетел я.

– Когда без сознания были?

– Да!

Чайник закипел, сторож выключил плиту, налил в кружку кипяток и добавил туда специи.

– Там я и вас видел, пацаны.

Он указал на меня безымянным пальцем.

– А точнее, тебя.

– Что я делал?

– Возле Шара стоял. Задумчивый. И был еще какой-то пацаненок. Не ты, – он посмотрел на Рому, – другой, поменьше ростом. И я улетел обратно.

Бред какой-то.

– Это не все. Я о Башне-то скумекал. После того, значит, как на тебя с Шаром насмотрелся, вернулся во двор, полетел, стало быть, через весь Бьенфорд. Но переместился на тыщу лет назад. Смотрю – а в руке у меня… ну, вилы, вот эти самые вилы.

– Которые пропали?

– Они. Рядом со мной куча людей. Кто-то тоже с вилами, кто-то с факелом. И мы идем, орем… – Сторож хмурился, вспоминая подробности. – А потом видим, в окне – фигура… Мы как побежим внутрь – казнить его, убить! Вот этими самыми вилами. Печально эта история закончилась. Мы – ну, крестьяне или кто там мы – нагнали Хозяина внизу. По лестнице гнали, по которой вы шли. И… Вы поняли. Проткнули.

– За что?

– Никто об этом так мне и не сказал, парни. Но я понял одно – Хозяин Башни – он ненормальный был, понимаете? Но он плакал, когда мы… Когда мы…

Сторож заплакал. Взрослый мужчина, серьезный, агрессивный. Взял – и зарыдал, как Рома в гараже своего отца. Мы переглянулись. И вышли.

* * *

Рома сидел на скамейке во дворике Башни, держась за голову. Я ходил взад-вперед, пытаясь собрать мысли. Великолепное что-то творится в Бьенфорде. Страшное, но великолепное. И творилось. Что за история у нашей страны! Мифы распускаются яркими цветами и на моих глазах обретают черты реальности.

Ко мне подбежал Буйвол.

– Привет, малыш, – сказал я. – Поесть хочешь? У меня нет.

Буйвол не хотел есть. Он аккуратно взял меня зубами за рукав и медленно потянул.

– Что это у нас? К палке меня ведешь?

Я поддался уговорам собаки. Буйвол провел меня между деревьями и остановился у самого высокого. Гавкнул. Еще раз гавкнул.

– Это тут? Что ты показываешь?

Пес коротко проскулил.

– Ты мне одно скажи, Буйвол. Что ты с теми людьми сделал? Почему поддался? Я ведь не хотел так уж… сильно…

Буйвол посмотрел на меня виновато, а я не знал, винить его или нет. И винить ли себя.

– У-у, – услышал я и поднял взгляд. На самой толстой ветке сидела сова. Приспешница подвальных ночей.

– И ты тут, – сказал я. – Тоже хочешь взбучку? Ты зачем нас напугала? Рома чуть в штаны не наложил.

Сова посмотрела влево, вправо, на меня. Ухнула. Взъерошилась вся, превратилась в клубок перьев.

– Стивен видел прошлое? – тихо спросил Рома. – С теми крестьянами был дядя Витя?

– Наверное.

– Что-то мне грустно, Канон. Не могу понять, почему…

– Мне тоже, Ромыч, – я огляделся на Башню. – Мне тоже.

Глава 22. Как работает эта магия?

Я стоял у низкого забора, Рома – навалившись на него животом, висел, как белье. Последние минут пять мы старательно делали вид, что сегодня обычный день.

– Сегодня такой обычный день, – выдавил наконец из себя Рома.

– Это да… – сказал я. – Ординарный.

– Хоть что-то бы такое произошло.

– Или случилось бы.

– А то все слишком нормально.

– И… Как ты сказал?

– Ординарно.

– Ординарно.

Мы помолчали.

– Страшно, конечно, – сказал Рома. – И мне кажется, нам ничего делать не надо. Пусть все будет, как было.

– Рома, ну, во-первых, ты слышал, что он сказал про моих родителей. Думаешь, я это так оставлю?

– Нет, конечно, но… Ты не знаешь, где этот ключ и… Это опасно. Может, попросим дядю Витю помочь?

– Никакого дяди Вити, – сухо сказал я.

– Почему?

– Потому что.

Рома обиженно замолчал, а затем сказал:

– А это что?

– Где?

– Вон. Разве там была беседка?

– Какая беседка?

Я повернул голову. Действительно, возле Башни, ближе к входу, стояла белая кованая узорная беседка… Круглая, со шпилем, увенчанным двуглавым петухом, сказочная, и при этом – так органично вписанная в окружение.

– Красивая, – сказал я.

– Ее там не было.

– Не было.

Вблизи беседка оказалась еще красивее, точно в ней подгрузились пиксели. Я изучил таинственную архитектурную форму, обошел по кругу. Кованый орнамент был посвящен охоте: кабан, заяц, кролик, а напротив входа – фигурка человека… Отдельной темой в композиции были стилизованные ружья со штыками и сабли.

– Ром, у нас есть объективные причины не заходить внутрь?

– Дай-ка подумаю… Да.

Мы все-таки зашли внутрь. Я ощутил нечто, похожее на женире[32], и впервые понял, что значит это слово. Сел на скамейку, вдохнул полной грудью. Воздух здесь казался вкусным, гурманским.

– А что, внутри очень даже ничего, – сказал Рома.

– Ага.

– Как думаешь, эта беседка – аномалия?

– Что ты имеешь в виду?

– Как дядя Витя говорил. Есть наш мир, а есть «мир под миром». Закрашенный.

– Сказать по правде, Ромыч, я теперь все вокруг подозреваю. Смотрю на асфальт или на дом, или на облако – и чувствую, как видимая оболочка распадается, а в глубине оказывается нечто иное. Но,