знаешь… Я уверен, что и наш мир еще можно познавать и познавать. Эта беседка, скорее всего, своя. Хоть и странная. Но наша.

– Наша, – улыбнулся Рома и положил ладонь на перила.

– И мы тут все свои. Я как-то слышал, что жизнь человека, или даже смысл ее – это непрерывный поиск дома. Но мы уже дома. Все это – наш дом.

– Пожалуй, ты прав.

– По жабрам ты прав.

– Под забором ты прав.

– Не в тему.

– В тему!

– Нет, буква «ж» нужна.

– Хорошо: жопа!

Мы рассмеялись. А потом снова сделали вид, что сегодня обычный день, пока беседка не дрогнула.

– Это что, землетрясение?

– Нет. Она ожила.

– В смысле…

Кованые животные исказились и в одно мгновение стали прутьями решетки. Охотники, которых раньше не было, вооруженные ружьями, луками и арбалетами, медленно развернулись к нам.

– Дима. Что делать. Дима? – тихо спросил Рома.

– Не знаю.

Два гибких белых прута, подобно змеям, зависли, целясь остриями. И – бац – железяки полетели нам в головы.

– Рома, вниз!

Мы упали со скамейки, и над нами пронеслось еще несколько прутьев. За пределами беседки мы заметили движение. Там был человек.

– Помогите! – крикнул я. И пригнулся еще ниже, потому что охотники начали пальбу крохотными кусочками металла. Один попал мне в колено, и я взвыл от боли. Но тут же понял, что не ранило, хотя синяк будет знатный. Роме повезло меньше. Один прут плашмя хлестнул его по щеке, оставив кровоточащий след.

– Притворитесь мертвыми! – прогремел чей-то голос, и неведомая сила отразила очередной удар прута. – Лежите! Не шевелитесь!

Я повиновался. Потянул за собой воющего от боли Рому. Уговорил его вести себя тихо. Мы притаились. Над нами скрежетал металл, но совет незнакомца сработал. Потом решетка, закрывающая выход, разорвалась на части. Мы встали и выскочили из беседки.

Снаружи никого. И беседка испарилась. Искать и ждать спасителя мы не стали. Побежали в школу, потому… ну, потому что мы, как-никак, школьники.

* * *

Выбор, куда побежать, пал на историка. Он просто мужик что надо, я это говорил, и тут без вариантов. Мы подошли к каморке Валентина Павловича. Он сидел за столом вместе с Василием Блаженным, попивая чай.

– Ребята, вы чего не на уроке?

Рома вдруг заскрипел, будто у него появилась дополнительная голосовая связка (как у котов для мурчания), но и ничего из себя не выдавил. Я взял ситуацию в свои руки, и твердо заявил:

– У нас. Это. У нас… Физика там…

– Кажется, у мальчишек что-то стряслось, – сказал Василий Блаженный. Мы синхронно кивнули.

Учитель литературы прочитал наши лица, как открытую книгу.

– Так, ребята, – сказал Валентин Павлович, – имеет ли смысл вызвать полицию?

– Нет! – хором сказали мы. Точнее, только я, а Рома проскрипел: – Валентин Павлович, ничего такого не произошло.

Дверь распахнулась. В каморку ворвалась завуч.

– Каноничкин, вы, нахрен, где пропадаете?! – завопила она.

Досталось всем. Дыбыдыщ обвинила учителей в растлении нравственности и прочих мерзких грехах, на что Блаженный театрально парировал:

– Нравственность – ложный признак исключительности. Главное, чтобы в пылу исканий мы не перешли черту самобытности, потому как в этих условиях мир погрязнет в болоте подражания и заимствования ценностей.

Завуч ответила после недолгой паузы, во время которой смотрела на Блаженного, как на пьяного соседа:

– Василий Богданович, заткнитесь, а.

И, погрозив ему пухлой рукой, повернулась ко мне:

– Каноничкин, вы в курсе, что вся школа вас ищет? А вы, Федоткин, бестолочь, ну-ка марш на урок!

– Можно не идти?

– Я вам сейчас покажу, Федоткин, “не идти”. А ну марш, кому говорят! Стойте! Что у вас со щекой! Марш в травмпункт! Ну-ка!

Рома опустил голову и вышел.

– А мне не надо на урок? – спросил я. – Или в травмпункт.

Завуч схватила меня за рукав и вытащила из кабинета. Валентин Павлович только успел помахать мне рукой.

– Никакой дисциплины, – причитала Маргарита Константиновна, пока мы шли по пустынным коридорам, – никакого порядка. Куда вы скатились?

– Маргарита Константиновна, не переживайте так. Все образуется.

– “Не переживайте”, – передразнила она, – Я вам покажу “не переживайте”, Каноничкин, вы у меня еще дождетесь.

– Маргарита Константиновна, а когда вы говорите “я вам покажу” – вы что конкретно имеете в виду?

Дыбыдыщ взорвалась и заорала на всю школу. Из классных комнат выглянули учителя.

– В армию вам надо – там из вас сделают мужчин! А потом и место свое найдете!

– Маргарита Константиновна, а бывают учителя-олигархи? Я хочу быть похожим на вас, но плавать на яхтах.

– На дурахтах! Вы наглый и никуда не годный ученик, такие на яхтах не ездят.

– В армию тоже не годный?

– Сил моих больше нет. Мы сейчас идем к директору – там с вами разберутся. За вами уважаемые люди приехали, Каноничкин.

– Что за люди?

– Из международной конторы. Уж не знаю, что им потребовалось от вас, но прошу – не подставляйте директора и всю школьную администрацию. Их руководитель, да будет вам известно, – филантроп, на чьи деньги наша школа выглядит столь роскошно.

– Вы про скамейки, что ли?

– И про скамейки в том числе!

Мы подошли к кабинету директора. Завуч строго и одновременно умоляюще спросила:

– Вы обещаете вести себя прилично, Каноничкин? Хотя бы раз в жизни – сделайте одолжение. Пожалуйста.

– Сделаю все возможное, Маргарита Константиновна.

Она постучала, и через полсекунды дверь открыл директор.

– Наконец-то, Дима, наконец-то, – сказал он. – Где ты пропадал, дорогой? Проходи скорей. Маргарита Константиновна, вам спасибо.

Завуч попыталась войти, но директор со словами: “В другой раз, Маргарита Константиновна”, закрыл дверь перед ее носом.

* * *

Это место напоминало скорее детскую комнату в торговом центре, чем кабинет директора.

По периметру валяются кубики, на стенах развешаны картинки с задачками и примитивными рисунками, напротив стола – мини-корзина для баскетбола. К пробковой доске зачем-то прицеплены плёнки от старых кассет.

Сам директор, с выпирающим через сиреневую рубашку пузом и коротковатых джинсах, стоял у окна, вертя в руке маленькие магнитные шарики. Помимо него, в высоком кресле восседал незнакомый человек с каким-то хайтековым черным ящичком на коленях. Выражение лица – самоуверенное и даже надменное.

Директор посмотрел на меня с улыбкой:

– Каноничкин.

– Я.

– Каноничкин, Каноничкин, Каноничкин.

– Я. Я. Я.

– Чувство юмора, Каноничкин! Твоя сильная черта.

– Спасибо. Чувство… директорства – ваша тоже.

– Садись, Каноничкин. И познакомься, это… Как вас, кстати?

– Моё имя не имеет значения, – ответил незнакомец.

– Очень приятно, – сказал я. – Никогда не слышал вашего имени.

Директор нервно засмеялся; губы незнакомца не дрогнули.

– Дима, наш дорогой гость работает в “Антиме”.

– Фигасе, – сказал я. – И сколько вы зарабатываете?

– Дим, ну