с Маяковским мы были на "вы", а с Есениным на "ты", мои встречи с последним были еще реже. Их можно пересчитать по пальцам, и они всегда кончались неистовствами. То, обливаясь слезами, мы клялись друг другу в верности, то завязывали драки до крови, и нас силою разнимали и растаскивали посторонние».

Станислав Куняев в своей книге пишет, что Есенин стихов Пастернака «на дух не выносил». Поэтому разговор на повышенных тонах нередко завершался дракой: «Пикировка закончилась рукопашной схваткой, и драка эта между поэтами была отнюдь не последней, причем Пастернак в подобных ситуациях был далек от «джентльменства», подчас атакуя Есенина в компании трех-четырех человек». О том же вспоминала и дочь главного редактора журнала «Красная новь» Александра Константиновича Воронского:

«Знаю историю о том, как Есенин и Пастернак подрались в кабинете у А. К. в редакции «Красной нови». А. К. бросился их разнимать, что было, вероятно, не очень эффективно, так как роста А. К. был небольшого, ниже среднего».

Рассказ о ещё более странной истории приписывают поэту Всеволоду Рождественскому. Будто бы он видел, как Пастернак и ещё двое, один их которых был Осип Мандельштам, избивали Есенина. Случилось это незадолго до самоубийства поэта. Верится с трудом, однако эта история не противоречит признаниям Бориса Пастернака. Если и впрямь Осип Эмильевич избивал Есенина, то будет вполне логичным допустить, что и Есенин мог хотя бы попытаться ударить Мандельштама – об этом и писал Коваленков в той статье, которая вызвала возмущение вдовы знаменитого поэта.

Что ж, остаётся подвести итог противостоянию Коваленкова и Мандельштама. Отвергнув ничем не обоснованную гипотезу о разумных муравьях, вынужден признать, что в своей статье о Мандельштаме Коваленков оказался недалёк от истины.

Глава 12. Соль в супе

В конце сороковых годов, когда в СССР началась борьба с космополитизмом, в Союзе писателей состоялось «обсуждение литературной деятельности "беспартийного" писателя Ильи Григорьевича Эренбурга». Выступавшие клеймили позором автора романа «Буря», в котором «он похоронил не только основного героя… но лишил жизни всех русских людей – положительных героев». Кое-кто требовал исключения писателя из СП. Особенно яростно и непримиримо выступил Михаил Шолохов:

«Эренбург – еврей! По духу ему чужд русский народ, ему абсолютно безразличны его чаяния и надежды. Он не любит и никогда не любил Россию. Тлетворный, погрязший в блевотине Запад ему ближе. Я считаю, что Эренбурга неоправданно хвалят за публицистику военных лет. Сорняки и лопухи в прямом смысле этого слова не нужны боевой, советской литературе».

В отличие от оппонентов, Эренбург в своём ответном слове был удивительно спокоен:

«Вы только что с беззастенчивой резкостью, на которую способны злые и очень завистливые люди, осудили на смерть не только мой роман "Буря", но сделали попытку смешать с золой все мое творчество… Позвольте мне привести несколько читательских отзывов. Я говорю о них не для того, чтобы вымолить у вас прощение, а для того, чтобы научить вас не кидать в человеческие лица комья грязи».

Далее Эренбург цитирует несколько писем читателей, которые выражают благодарность за хорошую книгу, а в заключение он озвучил ещё одно послание:

«Дорогой Илья Григорьевич! Только что прочитал Вашу чудесную "Бурю". Спасибо Вам за нее. С уважением И. Сталин».

Нетрудно предугадать, как собравшихся на «линчевание» отреагировали на последние слова, сказанные Эренбургом. Но тут надо бы пояснить, что ещё до описанных событий, после того, как на публикацию его произведений был наложен запрет, Илья Эренбург пишет Сталину:

«Дорогой Иосиф Виссарионович, исключительные обстоятельства принуждают меня обратиться к Вам. С февраля месяца все газеты и журналы оказались для меня закрытыми… Никакого объяснения мне не дали. Таким образом, я лишен возможности вести ту работу, которую вел, не могу бороться против американского империализма, не могу служить Родине… В учебных заведениях… объявляют на лекциях студентам, что я больше не существую как писатель… Только острота положения и невозможность найти выход заставляют меня беспокоить Вас, прошу мне это простить. С глубоким уважением, Илья Эренбург».

Ответом на эту мольбу о помощи и явилась записка Сталина, с помощью которой Эренбург заткнул рот своим хулителям. А через год ставший уже дважды лауреатом Сталинской премии писатель обращается к вождю с новой просьбой – позволить ему выехать на пару месяцев в Европу для сбора материала к продолжению той самой «Бури». В письме есть интересная приписка: «Я не могу закончить это письмо, не высказав Вам того, о чем мы все сейчас думаем: не пожелав Вам, дорогой Иосиф Виссарионович, здоровья и счастья». Не знаю, съездил ли Эренбург в Европу, но продолжение «Бури» написал – это был роман «Девятый вал».

С таким защитником Эренбургу были не страшны никакие кляузы, наветы и доносы. Что удивительно, благосклонность всемогущего вождя он заслужил всего через несколько лет после того, как покинул «Совдепию», так и не признав власть большевиков. Вот как писатель-эмигрант Василий Яновский, знавший Эренбурга по Парижу 20-30-х годов, описывал его деятельность в те годы: «В продолжение десятилетия обманывал и соблазнял французских интеллектуалов, рассказывая им про сталинский рай, хотя сам валялся в истерике, когда его вызывали на очередную побывку в Москву».

Надо бы разобраться в том, как сам Эренбург объяснял довольно странные повороты в своём мировоззрении, какое обоснование дал своей идеологической позиции, как представлял себе роль еврейского писателя в мировой культуре. Сначала обратимся к эссе «Портрет еврея» – его автор Борис Парамонов хорошо известен слушателям «Радио Свобода»:

«Есть гениальные философы, но люди понимающие давно уже догадались, что философия есть род художественной игры, что строится она не на поиске истины, а на создании мифа. Означает ли сказанное, что евреи – художники по преимуществу, или, что то же самое, гении, что еврейский народ гениален в своей массе? Думаю, что никто не решится сказать такое, тут не нужна философия, достаточно статистики. Однако какой-то соблазн в этой теме существует, и не зря Эренбург в «Ложке дегтя» пытался отождествить литературу с еврейством как таковым».

Весьма насыщенный мыслями текст, как всегда у Парамонова. Что ж, почитаем «Ложку дёгтя», написанную девяносто лет назад. Здесь Эренбург, как это ни удивительно, сравнивает евреев с солью в супе:

«Без соли человеку и дня не прожить, но соль едка, ее скопление – солончаки, где нет ни птицы, ни былинки, где мыслимы только умелая эксплуатация или угрюмая смерть. Я не хочу сейчас говорить о солончаках – я хочу говорить о соли, о щепотке соли в супе».

Сразу возникает опасение: если суп пересолить, то для еды он