После мебельного вопроса надо было решить вещевой. Данилов порылся в шкафах и на антресолях в поисках чего-либо, что он забыл забрать перед сдачей квартиры. Знал, что забрал все, что было нужно, а из того, что не нужно, почти все выбросил, но на всякий случай решил провести заключительную ревизию и не ошибся — в самой глубине «большой», коридорной антресоли обнаружилась пухлая записная книжка в дерматиновой обложке, книжка, в которую студент Данилов записывал всякую всячину, не имеющую непосредственного отношения к учебе. Студенческий и врачебный фольклор, несколько не совсем пристойных врачебных поговорок, два дружеских шаржа однокурсника Дуплинского, кодовая кличка «Дуплет».

Данилов полистал книжку, освежая воспоминания уже такой далекой студенческой поры, затем немного посидел на своем изрядно продавленном диване, думая о том, что, скорее всего, придет сюда еще дважды — освобождать квартиру от мебели и сдавать ее новому владельцу. Мыслей «дом, милый дом» и прочей сентиментальщины не было. Не было жаль расставаться с обжитым и таким привычным обиталищем, в конце концов, вещи — это просто вещи, а стены — это просто стены, и все дело в том смысле, который мы вкладываем в неодушевленные предметы. Это было что-то другое — острое ощущение хода времени и того, что этот размеренно-неумолимый ход нельзя ни остановить, ни повернуть вспять.

— А на самом деле ничего не изменилось, — Данилов говорил вслух, но обращался не к стенам и вещам, а к самому себе, — жил здесь доктор Вова, теперь будет жить доктор Дима, который доцент. Наверное, даже не один, а с семьей, то-то он школами интересовался…

На Руси испокон веков принято долго запрягать, но быстро ездить. Во вторник, как и было обещано, состоялось подписание договоров, вылившееся в пятичасовое бдение в офисе агентства. Сначала ждали опоздавших — совладелицу квартиры в Кузьминках и доцента Дмитрия, застрявших в пробках. Затем, когда все, наконец собрались, началось совместно-индивидуальное чтение договоров. Дмитрий придирался чуть ли не к каждому третьему слову и дважды поспорил с юристом из агентства, причем оба раза сумел настоять на своем. Данилов даже немного посочувствовал студентам, которым выпадала планида сдавать Дмитрию зачеты и экзамены. Наконец все было подписано и народ начал обмениваться мобильными (до сих пор связь держали только через агентство) и договариваться, кто когда кому освобождает квартиру и передает ключи.

— Чертовски хочется напиться… — сказал Данилов, выходя на улицу.

Елена удивленно посмотрела на него.

— …крепкого кофе и непременно в тишине, — закончил Данилов. — Знаю я на Сретенке одно до безобразия дорогое и оттого крайне малолюдное место… или лучше сделаем это дома?

— Лучше дома, — ответила Елена. — Хочется домой… Ну, ты доволен?

— Безумно! Кстати, если празднование моего дня рождения немного отложить, то его можно будет совместить с новосельем. Или нет — лучше не совмещать. Пусть будет два праздника вместо одного.

— Зачем откладывать? — не поняла Елена. — До твоего дня рождения еще далеко, а переезжать мы можем хоть послезавтра. Квартира стоит пустая, только акт приемки подписать.

— Я педант, — улыбнулся Данилов. — На мой взгляд, до того как праздновать новоселье, следует закончить все формальности. Вот когда будут завершены все формальности и мы получим паспорта с новыми штампами, тогда и отпразднуем новоселье. Так будет правильнее. А как переедем — проведем предварительную репетицию новоселья в узком семейном кругу.

— Данилов, ты не педант. — Елена покачала головой. — Ты зануда! Как я с тобой живу?

— Abeunt studia in mores,[19]— рассмеялся Данилов. — Все образованные люди — зануды. Я еще, на твое счастье, не доцент…

— Не напоминай! — рассмеялась Елена, вспомнив Дмитрия. — Как он юриста учил договоры правильно составлять!

— И ведь по делу учил, — заметил Данилов. — Сразу видно, профессионал. Скажи-ка, а тебе не кажется, что мы оставили машину в другой стороне?

Доктор Чернов ушел в отпуск, и график дежурств уплотнился — сутки дежурим, двое суток отдыхаем. Попутно произошла перестановка — теперь Данилов принимал дежурство у Половниковой и сдавал Кочерыжкину. Такой расклад нравился ему гораздо больше прежнего, потому что при всех своих недостатках Кочерыжкин был пунктуальным и, в отличие от Половниковой, никогда не опаздывал. Пустячок, а приятно. Да и побольше дежурств Данилову хотелось давно. После переезда Роман Константинович твердо обещал Данилову полторы ставки, но до переезда было еще далеко. Соваться с предложением «давайте я у вас подежурю» в отделение анестезиологии и реанимации, где совсем недавно сменился начальник, Данилову не хотелось (по слухам, там стало очень нервно работать), а в блок кардиореанимации его не взяли. На вопрос о дежурствах Денис Кириллович, пряча глаза, ответил, что у них, в блоке, одни стереотипы и подходы, а в первой реанимации — совсем другие, поэтому работать и там, и здесь вряд ли возможно. Врал, конечно, оттого и в глаза не смотрел. Какие, к чертям, могут быть разные подходы в терапии аритмий или лечении инфаркта миокарда? Все делается по единым стандартам, бывают, конечно, нюансы, но они незначительны и несущественны. Нетрудно было догадаться, что Денис Кириллович не может простить Данилову отказа от предложения перейти на работу в блок. Что ж — дело хозяйское, нет так нет.

После дежурства Половниковой в ординаторской неизменно царил жуткий бардак. Данилов не удивился бы, обнаружив в холодильнике чайник, а в микроволновой печи — истории болезни. В настенном шкафчике он истории уже находил, но обычно они лежали на разобранном диване, рядом с открытой косметичкой, недопитой чашкой кофе, каким-нибудь любовным романом, до которых Половникова была великая охотница, и скомканным одеялом. Роман Константинович называл эту композицию «реанимационным натюрмортом». Наведение порядка занимало у Половниковой одну-две минуты — все свое швырялось в сумку (сумки Половникова предпочитала большие, вместительные), а все казенное переваливалось на стол. Складывать диван приходилось Данилову. В рамках, так сказать, добровольной галантно-джентльменской нагрузки.

Сегодня Половникова была не в духе. Данилов застал ее за разглядыванием собственного отражения в зеркале, висевшем над умывальником.

— Ах уж эти специалисты! — В ответ на даниловское «доброе утро» Половникова начала выплескивать наболевшее. — Представь себе, я почти год ходила в очень приличный салон к косметологу из Франции, доктору Жанне. Вся такая француженка, воздушная брюнетка, дитя гламура. Девушка умела произвести впечатление, в этом ей не откажешь, определенно умела. Я в целом была довольна, но в глубине моей души все-таки копошился червячок сомнения, что-то меня подсознательно в этой Жанне настораживало. А потом совершенно случайно узнала, что на самом деле эта Жанна — никакая не француженка и как бы не совсем косметолог со стажем. Оказывается, она приехала в Москву из Сухума и раньше работала санитарным врачом на рынке!