Он нажал на клавишу селектора и сказал секретарше:

— Ксюшу позови.

— Дам вам человека, — пояснил он, — он все вам сделает. Будете довольны.

Открылась дверь и вошел давешний эфиоп в капитанской форме.

— Присаживайся, Ксюша. Знакомьтесь, господа, это наш старший участковый, Франсуа Ксавье. Фамилию не говорю, вы все равно не запомните.

Негр, уже присевший в мягкое кресло, привстал и поклонился.

— Это наши гости из Питера, — продолжал начальник, — надо помочь. Проводи их в гостиницу, устрой, и приступайте. Или вы сегодня хотите отдохнуть? Тогда Ксюша вас в ресторан сводит.

У Кужерова заблестели глаза, но я решительно постановила, что работать начинаем прямо сегодня.

— Мы и так задержались в командировке, а работы здесь много, так что придется начать сегодня.

— Ксюша, иди, заводи машину, по дороге все обсудите, — ласково сказал начальник негру.

Тот улыбнулся показав ослепительные зубы, и вышел.

— Алжирец, чистокровный, — объяснил начальник, проводив его взглядом. — Пятнадцать лет здесь живет, женился, натурализовался, пятерых детишек наплодил.

— А как по-русски хорошо болтает, — удивился Кужеров, — я подумал, что он тут родился.

— Нет, приехал учиться и остался.

— А почему в милиции работает? — не отставал Кужеров. — Так ему нравится? На милицейскую зарплату пятерых детишек кормит?

— Да он у нас старейший сотрудник, всех знает. Работает за интерес. А кормит всех его жена. И весь наш горотдел она, кстати, кормит тоже, вон, ремонт нам сделала, машину для розыска купила. У нее казино, так что вечером от ресторана не отказывайтесь. В гостинице не ешьте, вы люди непривычные, можете заболеть. А при казино хороший ресторан. Днем там для работников милиции комплексные обеды. Значит, я немного ошиблась — он не эфиоп, а алжирец. Но по-русски он говорил замечательно.

Когда мы вышли на улицу, Франсуа Ксавье сидел за рулем ярко-красного кабриолета. Зрелище это так и просилось на экран — чернущий негр в милицейской форме в алой блестящей машине. Он любезно открыл нам дверцы, и мы помчались с ветерком в гостиницу.

Осмотрев отведенный мне номер, я смогла констатировать лишь одно: видала я в своей жизни номера и похуже.

Проводить тут время совершенно не хотелось, поэтому мы с Кужеровым отправились работать. Франсуа Ксавье подвез нас к кладбищу, а сам отправился в ЦАБ собирать интересующие нас сведения.

На кладбище, прямо скажем, было неуютно. Находилось оно на окраине города, освещалось плохо, над ним в темном небе летали вороны и злорадно каркали.

Пока мы с Кужеровым пробирались к кладбищенской конторе по толстому слою палой листвы, мы Успели обсудить, как получилось, что сведения о смерти Коростелева в колонии не попали в данные информационного центра.

— Раньше паспорта осужденных уничтожали, — вспоминала я, — а после освобождения выдавали им новые, а теперь из суда их направляют на хранение в паспортные столы и после освобождения выдают человеку тот же паспорт.

— Маша, не ломай себе голову, — отозвался Кужеров, подкидывая ногой желтые кленовые листья. — Откуда в ИЦ поступают сведения о смерти? Их туда передают люди. Если в колонии кто-то деньги хапнул за то, что глаза закрыл на побег, то этот же “кто-то” и в ИЦ сведения не передал. Вот и вся недолга.

— Ну да, похоже. А если Коростелев паспорт заныкал еще до посадки, то потом просто достал его из укромного места и пользовался. Вот же и на работу устроился, и прописался в Питере…

— Ну да, розыска-то на него не было. Он же умер, ха-ха.

— Ты, кстати, чудовище, в Питере в загс сходил, выяснил, какие документы Коростелева были сданы для получения свидетельства о смерти?

— Вот сразу и чудовище, — проворчал Кужеров. — Сходил и узнал. Жена сдала военный билет без фотографии. Легче тебе стало?

— Понятно. Паспорт без фотографии не сдашь, придерутся, а с фотографией нельзя, вдруг кто-то обратит внимание, что покойник непохож. А с военного билета фотка отлетела, и все.

В конторке сидел старенький дедушка, очень нам обрадовавшийся: ему явно не хватало развлечений.

— Здравствуйте, — вежливо сказала я. — Мы из Петербурга, следователи.

В подробности вдаваться я не стала, и удостоверения показывать мы тоже сочли излишним, видно было, что дедушка и так нам все скажет. Он и вправду обрадовался еще больше и кинулся поить нас чаем, что, кстати, было нелишним, поскольку до ужина в казино было еще далеко, а про ресторан гостиницы вспоминать не хотелось, во избежание желудочного расстройства.

— А у вас рабочий день не заканчивается? — осторожно спросила я, посмотрев на часы.

— Да Господь с вами, — добродушно махнул рукой старичок. — Я ж тут прямо и живу, — он показал куда-то за спину. — У меня комнатка тут, все необходимое есть.

Я подивилась: сторожка была совсем крохотной, видимо, только комнатка и была к ней пристроена.

— Извините, а туалет где? — не удержалась я.

— А туалет во-он там, по второй аллее направо.

— А вам не страшно тут? — задала я совсем бестактный вопрос. Прислушавшись, я уловила скрип раскачивающегося от ветра фонаря, шорох падающей листвы, гортанные крики птиц. С ума тут сойти можно от этих зловещих звуков в сторожке посреди кладбища.

— Да я всю жизнь тут, чего ж тут страшного. А покойники — они не вредные. От них пока еще зла никому не было.

— Все равно, как-то тут… — Я поежилась.

— Ладно, давайте чаек пить, вскипел уже. Чем могу помочь?

Отхлебывая горячий чай, я согрелась, и кладбищенская сторожка уже не казалась мне таким уж зловещим местом. Наоборот, даже симпатично, тепло, уютно, снаружи листья падают с таким приятным шорохом…

— Нам нужно знать, кого тут хоронили за последнюю наделю, — наконец решилась я.

— Чего уж проще, — обрадовался старичок. Я подумала, что он полезет в какие-нибудь амбарные книги, но он тут же продолжил:

— Холясину Анну Ивановну, царство ей небесное, долго болела, отмучилась наконец. Кстати, знаете ли вы, молодые люди, что православные не говорят “пусть земля ей будет пухом”? Это языческое выражение, а правильно — желать царствия небесного.

— Только эту женщину? — переспросила я, грея руки о теплую кружку. — Больше никого не хоронили? Мужчин иногородних не привозили?

— Спаси Господь! — замахал старичок руками. — Последний раз мужчину иногороднего привозили года полтора назад, в тюрьме преставился. Вдова привезла, молоденькая такая, хорошенькая. Говорит, покойничек отсюда родом был, похоронить хотела на родине.

— Неужели вы так хорошо помните? — поразилась я.