нее офицер что-то крикнул эсэсовцам и махнул рукой в сторону Осташева, где поднимались в небо черные клубы дыма. И тут же вскочил в свою машину, хлопнул дверцей. Гитлеровцы бросились к грузовикам. Солдат наступил на конец веревки, чуть не упал, отшвырнул веревку в сторону. О Кораблиной забыли, будто ее и не было.

Когда и грузовики и легковая умчались к Осташеву, Марию Гавриловну охватил озноб. «Ничего! — сказала она себе. — Бывает хуже». И медленно пошла по опустевшей улице. Не заходя домой, где было все вверх дном, она решила пробираться на явочную квартиру, в деревню Филатово.

В конце села Мария Гавриловна остановилась. Вокруг ни души. Запушенные окна домов слепо глядели на улицу. Учительница вынула из-под свитера три листовки, сунула их в щель колодезного сруба.

«Врете, подлецы! И сегодня и завтра листовки будут!» — подумала она и, не оглядываясь, зашагала дальше.

Однако вскоре Марии Гавриловне пришлось оглянуться. У крайнего дома ее догнала старуха Мироновна. Отчество Кораблина вспомнила сразу, а вот имя забыла. Видела она эту старуху всего несколько раз в школе — та заходила за внуком-первоклашкой.

— Вот… — запыхавшись от быстрой ходьбы, сказала Мироновна, — возьми, милая, обратно, богом прошу!..

В руке старухи зажаты листовки, которые только что оставила Кораблина в срубе колодца.

— Порвать-то их боюсь, дело важное, а в колодце им лежать нельзя, — продолжала старуха.

— Почему нельзя?

— За один листок супостаты обещали деревню спалить и всех пострелять.

Кораблина молча взяла листовки, хотела идти своей дорогой. Но Мироновна вдруг засуетилась:

— А то, может, мне доверишься? В колодце-то листикам нельзя, а если спрятать пока, а потом и отдать людям, которые посамостоятельней?

— Спасибо. Сделайте так, — согласилась Кораблина и вернула листовки старухе.

В деревню Филатово Мария Гавриловна решила идти в обход, через Бутаково. Первое селение, Мокроселово, она миновала благополучно: там немцев не было. Подбрасывать листовки Кораблина теперь не решалась: фашисты в самом деле могут расправиться с населением. Поэтому она заходила к знакомым людям и оставляла им. Просила быть осторожней.

Путь был трудным, чуть приметная дорога была переметена сугробами. А в поле пришлось пробираться по целине. Боты и ботинки были забиты снегом, ноги окоченели. С трудом дошла Кораблина до Бутакова. Но деревня оказалась забитой немецкими бронетранспортерами и пушками. Часовой у околицы вскинул автомат и, даже не окликнув, дал очередь. Пули пропели над головой.

И опять сугробы, мороз. Началась вьюга. Колючий, сухой снег сек лицо. Мария Гавриловна все чаще садилась прямо на снег, отдыхала, и все трудней становилось подняться. Но она все же дошла до жилья. Постучав в крайний дом деревни Вишенки, опустилась без чувств на снег…

Было позднее утро, когда Мария Гавриловна окончательно пришла в себя. Она лежала на деревянной кровати в жарко натопленной избе. Замерзшее стекло наружной рамы искрилось от солнца. За перегородкой, в соседней комнате, слышались женские голоса:

— Врача надо бы. Но где ж его найти…

— Ничего, обойдется. Ноги поморожены не сильно, я их жиром смазала.

В комнату вошли пожилая женщина и девушка в сером жакете. Они подошли к кровати. Девушка наклонилась, тихо окликнула:

— Мария Гавриловна!..

— Да, мне уже лучше, — отозвалась Кораблина и, узнав Веру Прохорову, спросила: — Листовки и записи ку вы взяли?

— Да. Все хорошо, не беспокойтесь, пожалуйста. Записку я передам вашим знакомым сегодня же.

Мария Гавриловна глубоко вздохнула. Сказала тихо:

— Хорошо…

В записке были сведения о прохождении вражеских войск через Солодово. Не надеялась Мария Гавриловна на свою память и все аккуратно записывала на двойном листке из ученической тетради в косую линейку.

36

День с утра был сереньким, но часам к десяти небо стало быстро очищаться от туч. Проглянуло желтое низкое солнце, и заснеженный лес засверкал холодными огоньками. И эта игра света насторожила, сделала чуткой лесную тишину. Лес будто вздохнул, и морозный, настоенный на хвое воздух пронизало тоненькое пение синицы. Совсем рядом застучал дятел, торопливо и очень громко.

Володя Колядов, пригнувшись, нырнул под снежный мост из двух елок, сцепившихся ветвями. Лавина снега осыпала его голову, плечи. Володя улыбнулся, снял шапку, стал отряхивать ею полушубок. Потом он прислонился к корявому, в шишках смолы, стволу елки, отдыхая.

На белой поляне впереди стояла елочка метра в два. В пушистом снежном наряде она сверкала острыми искрами. Не хватало игрушек на ветках и зайцев с дедом-морозом внизу.

Володя вспомнил: сегодня второй день нового года. Один только год прошел! Тогда вот такая же елка стояла в школьном зале. Были песни, музыка, танцы. Беготни было много, смеха, дурачеств. Радостно встречали тысяча девятьсот сорок первый. И Толя Шумов встречал. А вот провожать не довелось. Эх, Толька, друг!..

Володя сунул руки в карманы полушубка, ощупал дольки — как на шоколадке — согревшихся гранат. Без них теперь Володя в разведку не ходил. Гранат две. Одна для тех, для кого она и сделана на заводе, — для врагов. Другая… Нет, никогда фашисты не прикоснутся к живому телу комсомольца Колядова. С этим доводом серьезного, повзрослевшего разведчика согласился и командир Назаров.

Володя лез по снегу, брюки навыпуск, чтобы не засыпать валенки. Жуковский лес. Отсюда хорошо видны Иваньково, Кукишево, дорога на Сумароково, крайние дворы Жуковки. Но странно, вокруг будто все вымерло. Где же немцы?

Накануне был бой в стороне Солодова и Тепнева, полыхали пожары, гремели взрывы в Осташеве. О результатах наступления наших войск, о характере взрывов в Осташеве — об этом и должен был узнать разведчик. А вокруг ни души. Неужели немцы отступили? Тогда почему наших войск нет?

Недалеко от дороги на Осташево Володя остановился под елкой, напрягая слух, прислушался. Да, отчетливо раздавалось лязганье железа. Кто-то раз за разом бил по металлу. Странные удары доносились из островка берез и кустарника посреди поля. Вокруг того места все изъезжено, многочисленные следы не то танков, не то тракторов. Все следы вливались в дорогу под Иваньковом.

Удары по железу вдруг прекратились, и Володя услышал мальчишеские голоса. Из-за толстой березы в кустах выглянул паренек лет двенадцати и опять скрылся. Удары послышались снова.

«Где ребятня, там вряд ли могут быть немцы», — подумал Володя. Но все же он достал гранату со вставленным запалом и не пошел, а пополз вдоль межи. Когда он достиг кустов и поднялся с гранатой в руке, то даже не смог крикнуть: от страха перехватило дыхание.

В большой круглой яме сидели на корточках трое ребят. Четвертый, паренек лет тринадцати, сидел верхом на большом снаряде и со всего маху бил молотком по взрывателю. Рядом были грудой навалены