рыбных консервов, достав из-под лавки фляжку, прислонил ее к чугуну. Крикнул красноармейцу, хотя тот стоял совсем рядом:

— Кружку давай!

— Спасибо. Мы пить не будем, — сказал Синцов.

— Не настаиваю. Мое дело предложить, — миролюбиво заметил командир батальона. И заговорил, прохаживаясь от печки до стены: — Мы вас попросим, дорогие товарищи, проводить наших разведчиков. Понимаете, хитроумный фашист какую-то оборону сгрохал. Сегодня из полковых пушек два часа били, а в атаку пошли — стоп! Такой, подлецы, огонь дали — смерть! И черт их знает, откуда. Кустарник на горе вроде бы мы с землей смешали, а продвинуться не смогли. Будто дьяволы из-под земли вылезают. И не только пулеметы, пушки тявкают…

Когда Синцов и Колядов поужинали, майор вызвал разведчиков. Договорились о направлении, о сигналах. В случае необходимости отход должна была прикрыть артиллерия. Близко к полуночи две группы по четыре человека вышли из Царева. Все в белых халатах, на лыжах, разведчики растворились в темноте. Одну группу вел Синцов, другую — Колядов.

Морозное звездное небо. Метет поземка, серебристой пылью срываясь с сугробов, нависших на берегах Рузы. Прижимаясь к прибрежным кустам, бесшумно скользят на лыжах белые тени. Впереди Володя Колядов.

Из лесочка на другом берегу реки с равными промежутками взлетали осветительные ракеты. Выбрав момент, разведчики скатились с крутого берега. Сняли лыжи, поползли по-пластунски. Поляна метров четыреста, ровная, ни кустика. Преодолеть надо. Рядом с Володей полз молодой красноармеец. Они, не сговариваясь, замерли на снегу, отдохнули. Володя дал знак красноармейцу ползти вправо, сам пополз влево. Впереди, в кустах, почудилось черное пятно. Володя всматривался в белесую мглу. И справа и слева тоже черные пятна. Их много. Из-за туч выглянула луна, все залила ярким светом. Володя опустил голову, дышал в снег, от дыхания образовалась лунка.

Чуть приподняв голову, разведчик разглядел наконец черные пятна. Танки! Врыты в землю, только башни со стволами пушек и пулеметов видны в кустах. Володя пополз еще левее, установил, где последний танк, — у овражка. Там можно обойти немцев, выйти им в тыл.

Володя пополз обратно и вскоре встретил красноармейца. Тот шепнул: «Танки в землю врыли, сволочи!» — «Я тоже видел», — выдохнул Володя в ответ. И они опять поползли по поляне.

Одновременно взлетели три ракеты. Резкий свет ослепил разведчиков. Володе показалось, будто они на освещенном экране. И с двух сторон резанули пулеметные очереди. Трассирующие пули огненными иглами втыкались в снег…

Красноармеец тихонько вскрикнул, схватился рукой за бок. Володя обхватил его за шею, помог ползти. Еще немного, вон там место сбора… Рука Володи в снегу, но по ней течет что-то горячее. Когда ранили — не заметил. Он хотел перехватить красноармейца другой рукой, чуть приподнялся, но тут же ткнулся лицом в снег…

Володя очнулся, когда его везли на лыжах. Шепнул нагнувшемуся над ним бойцу:

«Синцову передайте… Обойти по оврагу можно, от реки… Шесть танков…»

И умолк. Красноармеец долго шагал за лыжами, нагнувшись, прислушивался. Но Володя Колядов не сказал больше ни слова.

К утру он умер в армейском госпитале. Хоронили его с солдатскими почестями. Над могилой склонилось боевое знамя. Троекратный залп потонул в грохоте канонады.

Синцов вывел батальон в тыл гитлеровцам. Наступление продолжалось.

38

В полдень пятеро советских бойцов на лыжах пробирались по опушке Жуковского леса. Перелески, овраги. Вскоре лыжники поехали под уклон, потом — под гору к реке Рузе.

На левом берегу, на взгорье, ветер гнал поземку. Белый снег, налетев на пожарище, превращался в черный летучий прах. Деревня Зехино была сожжена дотла. На правом берегу, тоже на горе, одиноко стоял чудом уцелевший от огня единственный дом. Вокруг него закопченные печные трубы, обугленные стропила — все, что осталось от деревни Тепнево.

Лыжники постояли с минуту. Молча, нахмурясь, оглядывали местность. Точно так, как они недавно глядели на сожженные деревни Кукишево и Иваньково.

— Эх, сволочи, расподлые души! мрачно проговорил сержант, командир разведгруппы.

— Что ж, сержант, зайти некуда, обогреться негде. Давай костер разводить, — предложил высокий боец с худым, костистым лицом.

— Придется. Путь нам еще предстоит немалый.

Вскоре на поляне среди густого ельника заполыхал костер. Белые маскировочные халаты положили поодаль, на чистый снег, автоматы повесили на ветви елки. Набили снегом котелки, поставили к огню. Переобувались, сушили портянки и валенки…

Пожилой широкоплечий боец с добродушным круглым лицом, с обмороженным лиловым носом сидел на корточках, копался в своем вещмешке. Он достал плитку горохового концентрата, сухари, кусок соленой рыбы. Солдату что-то надо было еще достать со дна мешка, и он вынул женские изящные лаковые туфли. Помедлил (не поставишь же такую вещицу в снег!), снял шапку, в нее положил туфли.

Взгляды всех бойцов так и прилипли к блестящему, неожиданному предмету. Все повеселели, заулыбались.

— Ты что, Андрей, к жене в долгосрочный отпуск собрался? — спросил сержант прищурившись.

— Нет. Здесь одной местной девушке хочу подарить, — серьезно, медленно проговорил Андрей.

Все откровенно изумились. И прорвалось веселье:

— Ты? С облупленным носом? А жену-старушку по боку? Ну, тихоня!..

Андрей поспешно спрятал туфли в мешок, надел шапку. Сказал серьезно:

— Не зубоскальте, ребята! Я хотел бы, чтобы моя дочь была похожа на эту девушку… Ее мы звали хирургом, начальником госпиталя. А годков ей поменьше семнадцати.

С любопытством, но уже без усмешечек Андрея попросили:

— А ты по-человечески расскажи, не тяни!

— Рассказ этот долгий, лучше в другой раз. — Андрей подложил в свой котелок ком снега, повторил нерешительно: — В другой раз.

Однако, когда сварили суп, поели и закурили, Андрей все же начал свой рассказ.

— Вот тут, где мы наступаем теперь, тут я, братцы, отступал. Не совсем здесь, а так это километрах в двадцати пяти отсюда. В общем, местность эта. Осташево и многие деревни я знаю по рассказам той девушки. Она училась в Осташеве, в восьмом классе. А деревня, где она жила, называется Хатанки. Надеюсь я побывать в ней и этот вот чистосердечный подарок вручить. Лучше-то ничего не добыл, а вот туфельки у одного кореша выменял. Свитер ему отдал, гимнастерку суконную. Это когда наступление в эти места повернуло.

Андрей пыхнул раза три самокруткой, взглянул на слушателей, сидевших на хвойных ветках у костра. Наморщив лоб, продолжал:

— Ладно, расскажу о самой сути. В конце октября лежали мы, раненые, в кустах. Поле, речка Искона. Бой такой был, что не поймешь, кто кого лупцевал. Две колонны в походном строю сшиблись: наша и немецкая. Потом, когда я открыл глаза, было уже тихо. Контузия, рана в бедро, крови много вытекло. В общем, подняться я не смог. Лежу на спине,