след. Словно отпечаток лапы огромного предка медведей, оставшийся здесь навечно.

Влад схватил руку мальчишки, приложив ее плотно, пальцы к пальцам, когти к ногтям. Воздух вдруг уплотнился, резко стало теплее. Вся одежда мальчишки искрила, как от разрядов маленьких зеленых молний. Он застонал, болезненно, протяжно и громко. Стася дернулась к ним, в ответ Влад зарычал. Он держал руку мальчишки и сам преображался. Очень медленно, разрывая одежды, из Беринга выходил его колоссальный медведь. Холеный, блестевший роскошной шерстью в зеленом свете ритуала. А рядом рождался медвежонок. Худой, светло-серый, нескладный и долговязый.

Вот оно, спасение! Да, только так. Насте хотелось обнять его, вяло порыкивающего, не стоящего совершенно на негнущихся лапах. Медвежонка качало, и старший медведь задвинул под брюхо детеныша.

Свет медленно гас, холодало.

Настя вдруг обнаружила, что плачет. Мокрое лицо мучительно замерзало, она вся словно оледенела, сил не было даже просто вытереть щеки. Весь ужас прошедшего дня навалился бетонной плитой, прижимая, расплющивая, разрывая. Деревенская крепкая девочка Настенька скатывалась в первый девичий обморок.

Очнулась она от странного ощущения: будто в рот ей запихивали раскаленный добела кусок железа. Замахала руками, отчаянно отбиваясь.

– СТОП! Не выплевывать! – прогремел над ухом жуткий рык Беринга. И она сразу мгновенно успокоилась. Точно кнопку паники выключили.

Послушно проглотила это его зверское во всех смыслах зелье, правда, оно уже не помогало.

Он потрогал ее лоб ее, почему-то губами. Стася открыла глаза. Она уже в снегоходе, под боком сопит запеленатый в одеяла спящий Ванька. Брат, человек, живой невредимый и теплый.

Громко всхлипнула, все еще бессловесно.

Беринг сосредоточенно кутал в меховое одеяло и ее. Сам был одет в разодранные оборотом остатки куртки и такого же “модного фасона” штаны.

Заметив ехидный взгляд ее, рыкнул:

– Если бы кто-то за мной не увязался, было бы все приличнее. Я успел бы раздеться.

Ну конечно. А флягу-то, между прочим, забыл. Тот самый, кто все успевает и у которого все под контролем. Конечно! Видимо, эта мысль отразилась у Стаси на лица так отчетливо, что мужчина поморщился.

– Зато я молчала.

Выражение взгляда сказало ей явственно: “Молчала бы и теперь – цены бы тебе не было!”

– Мы едем сейчас прямо домой. Девочек привезут послезавтра, с собакой, я всех там их оставил, чтобы вопросов у них лишних не было. Ваньке надо сейчас есть и спать, а тебя… – снова многозначительный взгляд, – хорошо бы вообще крепко выпороть.

– Обещаешь?

Молча обжег нечитаемым взглядом, сел за руль, и они снова врезались в озаренный светом двух лун величественный и загадочный лес Урсулии.

28. Просто безумие

Вносил Влад их в дом по очереди: первой почему-то Настю. Внес, поставил у стенки, побежал за Ванькой.

Настя вся дрожала. Никак не могла согреться. Зубы стучали, ее трясло, как в лихорадке. Пальцы не гнулись, она даже не могла самостоятельно расстегнуть куртку. Почему же так холодно, они ведь уже дома?

А Беринг – он просто железный. Ваньку внес в кабинет, уложил на диван, велел Кузьме присматривать, тихо предупредив, что мальчишка спать теперь будет много часов, может, даже пару дней. Шепнул неизвестное Стасе слово: “зверобор”, что-то там про умирающего. Кузьмич важно кивал, оглаживая холеную бороду, приговаривал: “Не волнуйся так, хозяин, малыша уж не оставим”. И уже через пару минут домовое семейство Ваньку раздело, осторожно растирало какими-то снадобьями, перестелило зачем-то постель. Домашние эти жители явно знали толк в своем деле, и Настя немного расслабилась.

Она так и стояла, не в силах раздеться, опираясь на стенку, словно завязла в своем внутреннем холоде. Завороженно, как в тумане, с блаженной улыбкой глядя, как Влад стягивает куртку – даже это он делал красиво и по-звериному грациозно. Вздохнула беззвучно, но он услышал, вздрогнул, оглянулся на нее. Поглядел так остро.

– Ты чего не раздеваешься?

– Пальцы заледенели, – призналась Настя со смешком, рассматривая красные непослушные руки. – Сейчас, немного согреюсь…

Длинный шаг, почти прыжок к ней. Пальцы, коснувшиеся ее щеки, дрожь снова нахлынула, так сильно, что голова закружилась и клацнули зубы. Стоял в полушаге, так близко, что чувствовался жар от огромного мужского тела. Или ей показалось? Низко рыкнул:

– В баню и быстро. Греться.

– Не надо, – вяло пробормотала Настя. – Я сейчас, мне уже лучше.

– Я заметил. Упрямица.

Подхватил ее на руки совсем как Ваньку несколько минут назад и прямо без куртки, полураздетый, вынес ее на улицу.

– С ума сошел? – хрипло прошептала девушка. – Простудишься!

– Смешная шутка. Я вообще-то медведь.

Настя фыркнула, закрывая глаза. Ей отчаянно хотелось спать, сознание просто ускользало. Вроде бы было уже и не так холодно. Тем более, в руках Влада она чувствовала себя в полной безопасности.

Она даже не понимала, что ее как бы муж уже осторожно снимает с нее куртку, разматывает шарф, стягивает штаны.

– Нас-тень-ка, – услышала она словно сквозь вату. – Не спи, спать нельзя.

Она помотала головой, не открывая глаз: ага, как же! Ей и так хорошо. Как ее раздевал окончательно Влад уже и не чувствовала. Даже обжигающая вода, которая вдруг окружила со всех сторон, не отрезвила. Было лишь больно, словно тысячи злобных пчел вонзились ей в руки и ноги. Ну и наплевать. Сознание ускользало все глубже, и даже эта боль его не могла удержать.

Горячие губы, оказавшиеся вдруг на ее ледяных, стремительно холодеющих и таких непослушных губах, казалось, вдыхали в нее саму жизнь.

Сознание робко встряхнулось, слабой рыбкой устремясь на поверхность: жить, жить! Ради этого поцелуя, ради Беринга.

И руки его, она вдруг ощутила, что опирается лишь на них. Еще не видя ничего, плохо слыша и не понимая, потянулась навстречу ему, как к источнику жизни, как к единственной своей надежде. Поцелуй становился все глубже, возвращая Настасью в реальность. В прекрасную, надо сказать, реальность, где в горячем бассейне бани ее целовал лучший мужчина во всех известных мирах. Нерешительно обхватила его могучую шею руками, повисла на нем, вцепилась, как утопающий в спасательный круг, и жадно ответила на поцелуй. Прижалась всем телом, таким еще холодным и бесчувственным, к его пылающей коже. Обнаженный и великолепный, он держал ее очень надежно и крепко. К тому же, судя по движению рук, все более откровенно ласкающих ее – останавливаться не собирался.

Словно ее изучал, прокладывал секретные тропы в тайнах женского тела. Сносил все запоры, открывая запретные двери самым темным страстям ее и желаниям. Руки, губы, соприкосновение кожи. Насте вдруг стало жарко, словно ее в кипяток опустили, и жар полыхал изнутри, обжигая и выворачивая наизнанку. Никогда